— Ничего особенного тут нет. Кусты неухоженные. На заднем крыльце стоят цветы, — бормотал он себе под нос.

Линли подобрал с ковра маленький серебряный шар. Вокруг валялись высохшие кусочки фруктов. Он подобрал один. Запаха никакого. Текстура походит на сушеную губку. Шар соединен с такой же серебряной цепочкой. Замок на цепочке сломан.

— Это мой. — Полли Яркин вернулась, держа в руке лампочку. — А я удивлялась, куда, думаю, он подевался.

— Что это?

— Амулет. Для здоровья. Мама любит, когда я его ношу. Глупо. Как чеснок. Но маму не переубедишь. Она верит в такие вещи.

Линли отдал ей шар. Она вернула ему удостоверение. Ее пальцы казались лихорадочно горячими. Она подошла к торшеру, сменила лампочку, включила и отступила к одному из кресел. Тихонько встала за ним, спрятав за спиной руки.

Линли прошел к софе, Сент-Джеймс за ним. Она кивнула им, приглашая сесть, хотя сама садиться не собиралась. Линли жестом показал ей на кресло, сказав, что много времени беседа не займет, и стал ждать, когда она сядет.

Она неохотно села, держась за спинку кресла. Теперь она оказалась на свету, а ей, видимо, очень этого не хотелось.

Только теперь он заметил, что брюки на ней мужские. Слишком длинные. Она подвернула штанины

— Это штаны, — объяснила она. — Полагаю, вы не возражаете? Я только что упала. Разорвала юбку. Неуклюжая старая корова.

Он перевел взгляд на ее лицо. Из-под волос виден был жуткий красный рубец, тянувшийся до самого рта.

— Неуклюжая, — повторила она и слабо улыбнулась. — Я вечно натыкаюсь на что-то. Жаль, мама не дала мне амулет, помогающий крепче держаться на ногах.

Она прикрыла лицо волосами. Линли удивился. Что она там прячет? Ее лоб блестит от пота — то ли она больна, то ли сильно нервничает.

— Вам нездоровится? — спросил он. — Может, вызвать доктора?

Она опустила подвернутые штанины, чтобы закрыть ноги, и подоткнула их под ступни.

— За последние десять лет я ни разу не обращалась к доктору. Со мной все в порядке. Я просто упала.

— Но если вы ударились головой…

— Просто стукнулась лицом об эту дурацкую дверь, вот и все. — Она осторожно уселась поглубже в кресло, положив руки на подлокотники. Двигалась медленно, скованно, словно раздумывая, как держать себя при гостях. Видно было, что больше всего на свете ей хочется сжаться в комочек и замереть, пока не утихнет какая-то внутренняя боль. Воспользовавшись паузой в разговоре, она сказала: — Церковный совет попросил меня присматривать за домом и привести его в порядок для нового викария. Иногда я работаю слишком много и устаю. Понимаете…

— Вы убирали здесь каждый день после смерти викария? — Это показалось ему невероятным. Дом был небольшой.

— Времени на это уходит много. Надо было привести в порядок вещи, натереть пол воском и все такое.

— Вы хорошо поработали.

— Старалась, чтобы новому жильцу здесь понравилось, когда он будет осматривать дом.

— Мистер Сейдж тоже его осматривал, прежде чем поселиться?

— Ему было все равно. Семьи он не имел. Жил тут один.

— Он когда-нибудь говорил о своей жене? — спросил Сент-Джеймс.

Полли схватилась за амулет, лежавший на ее коленях.

— Жене? Он собирался жениться?

— Он был женат. И овдовел

— Впервые слышу. Я думала… Ну, по-моему, его не очень интересовали женщины.

Линли и Сент-Джеймс переглянулись.

— Почему вы так думаете? — поинтересовался Линли.

Полли взяла амулет, сомкнула вокруг него пальцы и снова положила руку на подлокотник.

— Он всегда разговаривал одинаково с женщинами, которые убирают церковь, и со звонарями. Я всегда думала… Я думала, ну, может, викарий слишком святой. Может, он вообще не думает про женщин и все такое. Ведь он много читал Библию. Он молился. Хотел, чтобы я молилась вместе с ним. Он всегда говорил — день надо начинать с молитвы, дорогая Полли.

— С какой молитвы?

— Господи, помоги мне знать волю Твою и ум мой просвети.

— Такаямолитва?

— Приблизительно. Только более длинная. Я всегда удивлялась, насчет чего Бог должен меня просветить. — Она слабо улыбнулась. — Как готовить мясо? Викарий никогда не жаловался на мою стряпню. Говорил — ты готовишь как какой-то там святой, милая Полли. Забыла кто. Святой Михаил? Он умел готовить пищу?

— По-моему, он боролся с дьяволом.

— А-а. Наверно. Я не религиозная. Я имею в виду церковь и всякие там обряды. Викарий этого не знал, и хорошо, что не знал.

— Если ему нравилось, как вы готовите, он, должно быть, сообщил вам, почему его не будет дома в тот вечер, когда он умер.

— Он только сказал, что обед ему не понадобится. Я не знала, что он собирается уйти. Просто подумала, что ему нездоровится.

— Почему?

— Весь день он сидел в своей спальне и отказался от ленча. Вышел только к чаю, верней, в это время, чтобы позвонить по телефону из своего кабинета, а потом ушел.

— В котором часу это было?

— Около трех, кажется.

— Вы слышали его разговор?

Она раскрыла ладонь и взглянула на амулет. Снова сложила пальцы.

— Я волновалась за него. Мистер Сейдж никогда не отказывался от еды.

— Так вы слышали его разговор?

— Кое-что слышала. Потому лишь, что беспокоилась. Я подслушивала. Просто он плохо спал, наш викарий. По утрам его постель была сильно измята, как будто он всю ночь ворочался. И он…

Линли наклонился вперед, положив локти на колени.

— Все в порядке, Полли. У вас были добрые намерения. Никто не сомневается, что вы не подслушивали.

Казалось, она не поверила, переводя взгляд с Линли на Сент-Джеймса.

— Что же он сказал? — спросил Линли. — С кем говорил?

— Мы не можем судить, что случилось тогда. Мы не можем знать, что правильно сейчас. Все это в Божьих руках, не в наших.

— Мы пришли сюда не для того, чтобы судить. Что за…

— Нет, — сказала Полли. — Это то, что я слыхала. То, что сказал викарий. «Мы не можем судить, что случилось тогда. Мы не можем знать, что правильно сейчас. Все это в Божьих руках, не в наших».

— Больше он ни с кем не говорил в тот день по телефону?

— Насколько мне известно, нет.

— Он сердился? Срывался на крик?

— Голос у него был усталый.

— После этого вы его не видели?

Она покачала головой. После этого она принесла чай в кабинет, но викарий удалился в спальню. Она пошла туда, позвала пить чай, но он отказался.