Когда я, уже спустившись по лестнице, повернулся и бросил взгляд наверх, Николай стоял на площадке и смотрел мне вслед. Я улыбнулся ему и успокаивающе кивнул. Мол, не боись — прорвемся…

Потом были еще две встречи, и на первой из них мне пришлось сцепиться с Витте, для которого стали полной неожиданностью слова Николая: «Господин Витте, я бы попросил вас оставить подобный тон в моем присутствии и особенно в отношении моего дяди».

Витте едва не подавился бородой. Четыре года, долгих четыре года он приучал к себе Николая, специально отослав самое, как ему казалось, большое препятствие на пути его сближения с императором на самый дальний конец империи. И, как ему казалось, преуспел. А вот на тебе — стоило этому препятствию снова появиться в столице, и все его усилия пошли псу под хвост!

Как бы там ни было, в Портсмут я отправлялся с некоторой надеждой на то, что все остальные «инструменты» того оркестра, который управлял Российской империей, смогут с достаточным искусством исполнить свои партии, чтобы наше выступление, в котором я играл хоть и сольную, но отнюдь не единственную партию, увенчалось успехом…

Кроме того, мы с племянником пообщались и на многие другие темы. Хотя, естественно, тема Дальнего Востока занимала ключевое место. Так, Николай полностью одобрил мои предложения по будущему развитию Дальнего Востока и Приамурья. Например, то, как я предлагал использовать остатки американского кредита, предоставляемого взамен китайской контрибуции. Прошедшая война ясно показала: если мы действительно хотим закрепиться на Дальнем Востоке, нам требуется срочно обеспечить там себе лояльное население. Так что когда я предоставил ему разработанный мною совместно с Городековым план действий по изменению демографической ситуации на Дальнем Востоке, Николай клятвенно заверил меня, что приложит все усилия, дабы этот план был принят Государственным советом и начал воплощаться в жизнь. План включал в себя несколько пунктов, главными из которых были развертывание программы переселения в Приамурье и Приморский край по типу той, что я уже опробовал в своей «вотчине», и освобождение переселенцев от налогов на срок от пяти до десяти лет, в зависимости от региона. На это и должна была пойти львиная доля кредита. Кроме того, там было еще много всякого — развитие железных дорог и каботажного, а также речного сообщения, строительство рудников, заводов и фабрик, но все это я собирался делать сам и на свои деньги, потому по данным вопросам прошелся вскользь, сообщив Николаю, что, ежели программа переселения будет достаточно успешной, я собираюсь щедро вложиться в Дальний Восток.

Были у меня и еще кое-какие задумки, которые я озвучил Николаю скорее этак в общем, полунамеками. Англо-бурская война наконец-то перешла в фазу, когда буры начали отступать. Пока медленно, огрызаясь, заставляя англичан платить кровью за каждую пройденную милю, но отступать. А это означало, что настала пора заняться промышленной разработкой колымского золота. Подготовленный персонал у меня уже есть — столько лет в Трансваале опыта набирался, — и «на убой» я его не оставлю. Едва только мореплавание в Желтом и Японском морях для русских судов снова сделалось относительно безопасным, я телеграфом сообщил Граулю, что готов вывезти работников компании вместе с семьями из Лоренсу-Маркиша подальше от войны, для чего в Лоренсу-Маркиш отправлен русский пароход. Я не рассчитывал, что желающих уехать будет так уж много. Буры — упрямые домоседы, да и в конце концов, пока боевые действия велись еще на территории Капской колонии и не затронули бурские республики. Но кто-то да уедет. А среди остальных пойдут слухи о том, что русский великий князь предлагает бурам и приехавшим из Европы ойтландерам защиту и помощь. Авось кто решит переселиться и не из числа моих работников. Мне бы здесь, в Приморье и Маньчжурии, такие люди совсем не помешали. В таком окружении они будут нам, русским, первейшими союзниками.

Всего в Санкт-Петербурге я пробыл почти две недели, кроме аудиенций у императора и наведения порядка в своих делах, плотно занимаясь еще и флотскими и армейскими вопросами. Числящийся военным министром Куропаткин оставался на Дальнем Востоке, и я по-прежнему считался его начальником, поскольку сохранял пост наместника. Так что на этот раз я чувствовал себя в военных делах несколько свободнее. Да и мой авторитет после выигранной во многом моим тщанием войны в среде военных возрос. Ну да, моим тщанием, хотя непосредственно я никаких операций не планировал и не проводил. И что? Я был человеком, отвечавшим на Дальнем Востоке за всё, и в первую голову за конечный результат. А поскольку результат был позитивным, значит, и основная заслуга — моя. Точно так же, как моей была бы вина, если бы результат оказался негативным.

Общение с военным министерством на этот раз прошло куда спокойнее и эффективнее, чем раньше. Подчиненный мне флот в последнем сражении реабилитировался в глазах публики, потопив более десятка японских кораблей и потеряв всего четыре своих, а к армии отношение общества по итогам войны было куда более критичным. Куропаткина здесь именовали не иначе как «земляным» или «окопным» генералом, намекая на то, что за все время войны он не провел ни одной наступательной операции. Так что мои указания о формировании группы по изучению боевого опыта, а также о системе организации работы этой группы в военном министерстве восприняли даже с воодушевлением. Кроме того, наши военно-морские атташе в Латинской Америке, Мексике, Испании, Португалии, Турции и некоторых других странах получили задание, используя сенсационные и тщательно раздуваемые всеми доступными мне способами результаты последнего нашего морского сражения, предпринять все усилия для того, чтобы заинтересовать правительства стран своего пребывания в заказе на русских верфях новых кораблей, столь явно доказавших свою боевую эффективность.

Насколько эта акция окажется успешной — я не знал, но попытаться следовало. Вся цепочка строительства для нынешних типов кораблей у нас уже была отработана, так что стоило снять сливки, пока англичане не построят свой «Дредноут» и сама концепция броненосцев не окажется устаревшей. Да, англичане, поскольку ускорять рождение дредноутов и бежать впереди собственного визга за приоритетом я не собирался. Флот России свою задачу на данный момент выполнил, и настало время переключиться на другие задачи. Нет, как генерал-адмирал я страдал от того, что вынужден принимать такое решение. Я действительно сжился с флотом, он стал для меня по-настоящему родным, но… России сейчас было не потянуть дредноутный флот. Ну вот не потянуть, и всё! И это несмотря на то что суммарный бюджет на этот год у нас превышал таковой за тот же год, но в другой реальности как минимум наполовину. Может, чуть позже, когда мы начнем использовать ресурсы Кореи и Маньчжурии, когда разовьется пока находящийся только в планах Дальневосточный промышленный район, когда экономика России сделает еще один рывок… Да и то не факт. Насколько я уже разбирался в затратах на строительство кораблей, один дредноут должен стоить как три-четыре броненосца. Да, построить один такой корабль мы бы смогли. Но вот осуществить программу перевооружения флота мы были способны, только отказавшись от перевооружения и реформы армии, да еще и урезав парочку каких-нибудь затратных программ. Например, программу переселения на Дальний Восток. Или программу по всеобщему среднему образованию. Помните про такую?