9. Письмо перечисляет далее отрицательные последствия моих «бонапартистских» методов. «Нас покинули в свое время, — говорит он, — Нин, Роман Вейль, Яков Франк». Соединение этих трех имен неожиданно. Роман Вейль и Яков Франк открыто вернулись в свое время к Коминтерну после того, как некоторое время пытались действовать в наш их рядах, как тайные агенты Коминтерна. Наоборот, Андрей Нин, после разрыва с нами, сохранил независимую позицию, оставался враждебен Коминтерну, и пал жертвой ГПУ. Клемент отлично знает это различие. Но «Фредерик» его игнорирует или не знает.

10. «Вы отдали, — продолжает «Фредерик», — ПОУМ на растерзание сталинцам». Эта фраза совершенно загадочна, чтоб не сказать, бессмысленна. Несмотря на открытый разрыв ПОУМа с Четвертым Интернационалом, ГПУ преследует членов ПОУМа именно как «троцкистов»; другими словами, ПОУМ подвергается «растерзанию» на тех же основаниях, как и сторонники Четвертого Интернационала. Загадочная фраза «Фредерика» продиктована, очевидно, стремлением восстановить против троцкизма тех членов ПОУМа, которые еще не убиты ГПУ.

11. Не менее фальшивый характер имеют обвинения, относящиеся к более позднему времени. «Недавно покинули организацию люди, как Снефлити Верекен, которые обнаружили в испанском вопросе столь большое политическое чутье и мудрость». Снефлит и Верекен обнаружили, на самом деле, свою симпатию к ПОУМу, который был обвинен сталинцами в связи с фашизмом. Выходит, таким образом, что «Фредерик», с одной стороны, солидаризуется с ПОУМом, Снефлитом и Верекеном. а с другой стороны, повторяет обвинения против противников ГПУ (в том числе, следовательно, и ПОУМа) в связях с фашизмом. К этому надо прибавить, что на протяжении последних лет Клемент не раз дружески упрекал меня в своих письмах в слишком снисходительном и терпеливом отношении к Снефлиту и Верекену. Но об этом «Фредерик», очевидно, ничего не знает.

12. «Нас покинули, — продолжает он, — Молинье, Ян Бур, со своей группой, Рут Фишер, Маслов, Брандлер и другие». В этом ряду прежде всего бросается в глаза имя Брандлера, который никогда не принадлежал к троцкистскому лагерю, наоборот, всегда был его непримиримым и открытым врагом. Об его вражде свидетельствуют годы открытой борьбы, в которой он неизменно защищал сталинизм против нас. Клемент слишком хорошо знал политическую фигуру Брандлера и его отношение к нам. Он слишком хорошо знал, с другой стороны, внутреннюю жизнь Четвертого Интернационала. Почему, для чего и зачем «Фредерик» вставил имя Брандлера в список лиц, которые принадлежали к нашему движению, а затем порвали с ним? Возможны два объяснения. Если допустить, что письмо написано Клементом, остается предположить, что он писал под дулом револьвера и включил имя Брандлера для того, чтоб показать вынужденный характер своего письма. Если же исходить из того, что письмо подделано, то объяснение подсказывается всей техникой ГПУ, в которой невежество сочетается с наглостью. На московских процессах все противники Сталина валились в одну кучу. В число членов никогда не существовавшего «правотроцкистского блока» оказывались включены не только Бухарин, но и Брандлер, и даже Суварин. По этой самой логике Брандлер попал в число лиц, порвавших с Четвертым Интернационалом, к которому он никогда не принадлежал.

13. «Ребячество думать, — продолжает «Фредерик», — что общественное мнение даст успокоить себя простым заявлением, что все они агенты ГПУ». Эта фраза еще менее понятна. Никто из нас никогда не говорил, что Нин и другие вожди ПОУМа, истребляемые ГПУ, сами являются агентами ГПУ. То же относится и к остальным перечисленным в письме лицам, кроме Романа Вейля, открыто зарекомендовавшего себя деятельностью на службе ГПУ. Клемент прекрасно знал, что никто из нас не выдвигал подобного бессмысленного обвинения против перечисленных в письме лиц. Но дело в том, что «Фредерик» пытается мимоходом взять под защиту американца Карльтона Бильса и других друзей и агентов ГПУ. Ему нужно поэтому скомпрометировать самое обвинение в связи с ГПУ. Отсюда грубая уловка, при помощи которой заподазривание переносится — от моего имени — на таких лиц, к которым оно заведомо относиться не может. Это опять-таки стиль Сталина — Вышинского — Ягоды — Ежова.

14. Имя Бильса написано в письме неправильно: Bills. Так мог написать это имя человек, не знающий английской (Beals) транскрипции. Между тем Клемент хорошо знает английский язык, знает имя Бильса и очень педантичен в начертании имен.

15. Немецкий язык письма правилен; но он представляется мне гораздо более примитивным и неуклюжим, чем язык Клемента, который обладает способностью стилиста.

16. Заслуживает далее пристального внимания ссылка на предстоящую международную конференцию, при помощи которой я надеюсь, по словам письма, «спасти положение» Четвертого Интернационала. На самом деле. инициатором созыва конференции, как видно из обильной корреспонденции, являлся Клемент, принимавший самое активное участие в ее подготовке. ГПУ. поскольку оно было посвящено во внутренние дела Четвертого Интернационала (на основании печати, внутренних бюллетеней, а может быть и секретных агентов), могло надеяться при помощи захвата Клемента незадолго до конференции сорвать подготовительную работу и помешать самой конференции.

17. В той же части письма заключается ссылка на предложение включить Вальтера Хельда в Интернациональный Секретариат, «очевидно по указанию «оттуда». Другими словами, автор письма хочет сказать, что Вальтер Хельд является агентом Гестапо. Бессмысленность этого намека ясна для всякого, кто знает Хельда. Но набросить тень на одного из видных сторонников Четвертого Интернационала, естественно» входит в планы ГПУ.

18. Письмо кончается словами: «у меня отнюдь нет намерения открыто выступать против вас: с меня всего этого довольно, я устал от всего этого. Я ухожу и очищаю свое место Вальтеру Хельду». Лживость этих фраз совершенно очевидна: «Фредерик» не стал бы писать свое письмо, если бы он или его хозяева не собирались так или иначе использовать письмо в дальнейшем. Каким именно образом? Это пока еще неясно. Возможно, в частности, на барселонском процессе против «троцкистов», при закрытых дверях. Но вероятно также и для более серьезной цели.

Какие выводы вытекают из произведенного выше анализа? В первый момент по получении письма у меня почти не было сомнений, что оно написано рукой Клемента, только в крайне нервном состоянии. Мое впечатление объясняется тем, что я привык получать письма от Клемента и не имел никогда основания сомневаться в их подлинности. Чем больше я, однако, всматривался в текст, чем больше сравнивал его с предшествующими письмами, тем больше я стал склоняться к тому, что письмо представляет собой лишь искусную подделку. У ГПУ нет недостатка в специалистах всякого рода. Мой друг Диего Ривера, у которого тонкий глаз художника, совершенно не сомневается, что почерк подделан. К разрешению этого вопроса можно и должно привлечь экспертов-графологов.

Если будет установлено, как я думаю, что письмо подделано, все остальное станет ясным само собой: Клемент был похищен, увезен и, вероятно, убит; ГПУ сфабриковало письмо, изображающее Клемента изменником Четвертому Интернационалу, может быть, с целью возложить ответственность за убийство Клемента на «троцкистов». Все это вполне в нравах международной сталинской шайки. Этот вариант я считаю наиболее вероятным.