Там, возле Магдалены, стоял Сильвио Контарини.

Закинув ногу на ногу, венецианец уселся на мешок с пшеницей и уставился на дергающийся кокон перед собой. Все время, пока они плыли по реке, Магдалена тщетно пыталась освободиться от веревок. Постепенно движения ее становились все слабее, и Сильвио сочувственно покачал головой.

– Мне и вправду ужасно жаль, что нашему знакомству пришлось принять такой оборот, – вздохнул он. – Но ведь пути Господни неисповедимы. Поверьте, я по-прежнему вас уважаю. Ваша отвага, ваша проницательность и, разумеется, красота…

– Карлик чахоточный! – прошипела Магдалена и попыталась подняться, что ей, конечно, не удалось. – Только попробуй еще раз ко мне прикоснуться, я тебе стручок твой мигом вырву!

– Scusate[25], но это, боюсь, неизбежно, – проворковал Сильвио. – Все-таки вы мне еще нужны для эксперимента. Но если так вам будет угоднее, я позабочусь о том, чтобы лишь эти очаровательные cavalieri…

Он кивнул на ухмылявшихся молодчиков

– …чтобы только они могли к вам прикасаться. Так для вас лучше?

– Что за эксперимент такой, будь он неладен? – грубо спросила Магдалена, хотя в голосе ее слышалась неуверенность. – И говори со мной на немецком.

Сильвио откинулся на мешках и, заложив руки за голову, оглядел мельницу так, словно только сейчас понял, где находится. Потом, довольный, повернулся к Магдалене.

– Как вы думаете, что это?

– Зерно. Мука. Что же еще? – огрызнулась Магдалена.

Сильвио кивнул.

– Esattamente[26]. Но из особенного зерна.

Венецианец достал нож и ткнул в один из мешков, на которых восседал подобно королю на троне. Потом задумчиво высыпал между пальцами пригоршню пшеницы. Почти половина зерен была черно-синего оттенка, словно уже начали плесневеть.

– Это новый урожай с арендованных мною полей вокруг Регенсбурга, – пробормотал он. – Нам стоило немалых трудов вывести пшеницу такого вот сорта.

Он продолжал задумчиво пересыпать зерна на пол.

– Вообще это обыкновенный грибок, что поражает зерно в дождливое лето. Крестьяне этого грибка боятся, хотя воздействие его просто поразительно. Такую пшеницу, можно сказать, благословил сам Господь. Он вызывает ignis sanctus, святую горячку, – он резко взглянул на Магдалену. – Хотя вам, знахаркам, ближе название антонов огонь.

– Господи! – просипела Магдалена. Лицо ее стало еще бледнее. – Гангрена! Значит, во всей этой пшенице…

Сильвио кивнул.

– Спорынья. Все верно. Яд Господа. С ее помощью люди способны пережить день Страшного суда. Те, кто ее принимает, возносятся на небеса – или извергаются в ад. Говорят, она зародилась вместе с человечеством.

Снова на пол посыпались зерна.

– Попробовав ее, люди целыми деревнями пускались на поиски Господа. Поедали зараженный спорыньей хлеб и впадали в экстаз, видели в окружающих ведьм и демонов и уничтожали их. Носились по улицам с плясками и воздавали хвалу Искупителю. Очистительный яд! Я с гордостью могу утверждать, что никогда еще человек не получал спорынью в таких огромных количествах.

Он величественно обвел рукой груды мешков, сваленные по всей мельнице, и по лицу его пробежала восторженная улыбка.

– Достаточных для целого города.

Симон следил из своего укрытия, как венецианец поднялся и принялся обходить мешки, словно строй солдат. Сердце выпрыгивало из груди. Они с самого начала могли догадаться! Голубоватый, приторно пахнущий порошок в муке. Размолотая спорынья! Этот грибок, растущий не только на пшенице, но и на других злаках, довольно часто приводил к массовым отравлениям. Люди ели зараженный хлеб и впадали в безумие, многие погибали. И лишь в ничтожных количествах она имела целебные свойства. Ее использовали, чтобы облегчить боль или избавиться от плода в чреве. И теперь этот полоумный, похоже, решил отравить ею целый город!

Симон вполголоса выбранил себя за то, что не подумал об этом раньше. Ведь незадолго до их отъезда в Регенсбург пекарь Бертхольд скормил спорынью беременной служанке Резль. Хотя в Шонгау лекарь этого яда ни разу не видел: отец, вероятно, хранил его втайне от сына. Все, что лекарь помнил о ней, он узнал еще во время учебы в Ингольштадте.

Ему вспомнился иллюстрированный травник в кабинете цирюльника. В нем были отмечены некоторые виды злаковых. Должно быть, Гофман вывел у себя в лаборатории какой-то особенный сорт спорыньи. Разгадка все это время находилась у Симона под носом, но он просто не замечал ее!

Лекарь отчаянно соображал, как ему быть. Неотесанные пособники венецианца устроились на мешках и по очереди прикладывались к глиняной фляге. Судя по довольным физиономиям, в ней было что-то крепкое, но лекарь сомневался, что они опьянели достаточно, чтобы не представлять угрозы. И что же теперь делать? Позвать стражников? Пока эти тугодумы возле моста дотопают до мельницы, Сильвио, а с ним и Магдалены наверняка уже след простынет. Кроме того, кто даст гарантию, что кто-нибудь из патрициев не замешан в заговоре? Разве не пытался казначей Меммингер заполучить порошок? Да еще и убийцу для этого нанял…

В это мгновение Симон услышал шум позади себя. Он обернулся и с ужасом уставился на очередного прислужника Сильвио; тот, словно кошка, карабкался по бревнам. Так, значит, их трое! Один из них, вероятно, дежурил возле дверей и теперь заметил Симона.

Поняв, что его заметили, здоровяк выругался и схватил лекаря за ногу. Тот отчаянно брыкнулся и ногой врезал ему в лицо. Прислужник с пронзительным криком полетел вниз, увлекая при этом некоторые из бревен. Весь штабель под ногами пришел в движение, Симон почувствовал, как бревна начали раскатываться в стороны. Еще немного – и его раздавит, как в жерновах.

Он выпрямился, пытаясь поймать равновесие, и решительным прыжком отскочил наконец в сторону. Рядом в землю с грохотом ударялись бревна, Симон оглянулся на прислужника: тот отчаянно пытался выползти из грохочущего хаоса. В следующий миг на него рухнуло громадное бревно, и крик мужчины резко оборвался.

Бревна все громыхали вокруг Симона и сотрясали землю. Внезапно лекарь почувствовал мощный удар в плечо и упал. На него накатилось и придавило к земле длинное бревно. Симон заметался из стороны в сторону, попытался столкнуть с себя ствол, но освободиться не удалось.

Через несколько мгновений грохот прекратился, и вместо него послышались тихие шаги. Они приближались, и Симон тщетно пытался повернуть в ту сторону голову. Внезапно на лицо его легла тень, лекарь зажмурился. А когда снова открыл глаза, над ним стоял венецианец.

Сильвио склонил голову набок, улыбнулся и провел кинжалом по дрожащей груди лекаря: сантиметр за сантиметром, пока клинок в конце концов не остановился у горла.