— Мне не хотелось бросать старика биться с этим верзилой в одиночку.

Корвен пропустил мимо ушей замечание о собственном возрасте.

— Я всё видел. — Камергер шутливо погрозил ему пальцем. — Вы первым схватились за палку и ударили эту свинью. Ещё два дня назад я бы поставил деньги на то, что вы никогда не сделаете ничего подобного, а теперь вижу, что ошибался.

— Я скорее защищался, чем защищал другого, — возразил казначей. — Меня не прельщала мысль, что этот вонючий кусок грязи может случайно задеть меня своей лапой.

— Тогда зачем же вы пошли за мной? Оставались бы здесь в уютном кресле наблюдать, как я защищаю мальчишку.

— Я любопытен.

— И великодушны. Инто теперь будет у вас в долгу. Жаль только, что теперь мальчик остался совсем без денег.

— Я верю, вполне в ваших силах сделать так, чтобы он случайно нашёл у какого-нибудь загона пару потерянных кем-то серебряных монет. И я не великодушен, а расчётлив. Отец Инто — идиот. Но, что плохо, в чём Инто совершенно прав, он сильный идиот. Рано или поздно, пытаясь украсть очередные гроши своего сына, он его убьёт. Если бы я не предложил ему свою услугу, будущая смерть мальчишки была бы на моей совести. А я не люблю её марать. Как и руки.

— Так, значит, вами двигал обычный эгоизм?

— Разумный эгоизм.

Корвен улыбнулся одними глазами.

— Как угодно. Но всё же вы больше похожи на своего старшего брата, чем можете в этом признаться. В вас тоже живёт эта идея бескорыстно помогать тем, кто оказался в беде.

Оливковое лицо Сальдо оставалось непроницаемым.

— Единственным в моей семье, к кому можно было применить слово «бескорыстный», был мой покойный отец. — Мужчина сделал паузу, размышляя, куда лучше поставить своего ферзя. — Вы же знаете, почему на гербе моей семьи изображена богиня Ллер?

— Потому что Альгарда — крупнейший порт на юге?

— Потому что у неё есть второе имя — Многоликая. Она оборачивается серебряными пузырями и топит корабли, а в виде страшного зубастого кита спасает утопающих.

— Так ваш брат возомнил себя китом?

— Скорее, возомнил себя богом.

— А мне казалось, Эрнан весьма бескорыстно помогает беглецам с Эвдона. Это благородно, хотя и глупо.

— Мой брат не благороден и не глуп. Он богат, благополучен, самолюбив, и ему скучно.

Сальдо убрал ещё одну пешку камергера.

— Вам же известно, что у нашей матери было три выкидыша прежде, чем она родила Фернандо? Неудивительно, что отец души в нём не чаял. Эрнан был любимым, зацелованным от макушки до пяток и снова до макушки, возведённым на пьедестал ребенком. Он вырос в мире имени самого себя. Эго — его единственная искренняя любовь. Когда отец понял, что воспитал неугомонное самовлюблённое создание, не поддающееся никакому контролю, он предпринял вторую попытку — так появился я.

— И вторая попытка оказалась удачнее? — не без иронии поинтересовался Корвен, но Сальдо не стал отвечать. Вместо этого он изрёк:

— Вы же знаете, что отец умер внезапно?

— Я об этом слышал, — заинтригованно ответил камергер.

— Отец никогда не болел, и вдруг умер от внезапной остановки дыхания. Сначала я поверил в эту причину, как и все в Вилле де Валента, пока не зашёл в наш фамильный склеп. Когда я снял с лица отца покров, то увидел, что его кожа почернела, как и кончики пальцев. Я немного знаю о ядах, но знаю, что один из них, амалабрис, оставляет именно такие следы. Я рассказал об этом матери и брату, и тот сразу обвинил в смерти отца Шеной, хотя лично я сильно сомневаюсь, что Паучиха стала бы действовать исподтишка. Но я знаю, кто стал бы. — Сальдо помолчал и взял кубок. — И моя доверчивая невестка отчего-то искренне верит, что приручила этого человека. Её право. Моему брату это, видимо, даже кажется забавным. Эрнан будет сидеть на её цепи ровно до тех, пор, пока сам себе это позволяет.

— Значит, Чернильную Руку лучше бояться?

Хранитель казны ухмыльнулся.

— С ним лучше дружить. А для этого нужно быть ему полезным.

— Что ж, пожалуй, прикажу принести в его покои ещё табачных курительниц, а на обед попрошу пожарить каштанов по его вкусу — я помню, это его любимое блюдо. — В голосе Корвена не слышалось и тени беспокойства. — А вы? Вас мне стоит бояться?

— Если задумали сунуть руку в карман короля.

— И в мыслях такого не было.

— Тогда не стоит.

— Кстати, сколько лет вы уже служите при дворе? Пять, если не ошибаюсь? — вдруг спросил с любопытством камергер.

— Вы знаете, что десять, — ответил казначей.

Корвен улыбнулся. Конечно же, он знал, сколько лет сидящий напротив него мужчина служил королю.

— Это треть вашей жизни. Разрешите поинтересоваться, вы всё ещё считаете себя кантамбрийцем или же в вас стало больше от ангенорца?

Сальдо поднял на камергера вопросительный взгляд.

— Вы же знаете Иларха? — спросил Корвен. — Предводителя эвдонцев.

— Его все знают, — Сальдо откинулся в кресле. — Его и его детей самого разного возраста.

— Его старшие сыновья Актеон и Калхас выросли эвдонцами, Марций считает себя таковым лишь наполовину, а вот младшая дочка до мозга костей ангенорка, потому что сутками носится по двору с местной детворой. Удивительно, как на человека влияет среда, в которой он проводит большую часть жизни, вы не находите?

— Вас беспокоит, может ли кантамбриец с фамилией Монтонари быть верным ангенорскому королю? — Казначей не стал ходить вокруг да около.

— Кантамбрийцы всегда верны своему народу.

— А ангенорцы — своему.

— И вы первый представитель другого графства, который поступил на службу Роксбургам.

— Понимаю, к чему вы клоните, Корвен, но хочу вас успокоить, для ваших подозрений нет никаких оснований. Я не считаю себя кантамбрийцем. В моей груди ничто не трепещет, когда я слышу родную речь, и меня не тянет возвращаться в Альгарду. Я королевский казначей, а это значит, что привязанность к чему-то, кроме своего дела, — роскошь, которую я, увы, не могу себе позволить. Я имею дело со слишком большими деньгами.

— Если я правильно вас понял, вы готовы отречься даже от собственной семьи, как от привязанности, только потому, что так вы сможете отгородить себя… От чего?

— Алчности. Она свойственна людям, у которых в жизни есть ещё что-то, кроме подобной работы. Став казначеем, я выбрал себе господина. И это — золото. Это то, ради чего меня назначили на этот пост, то, ради чего я встаю по утрам. Мой камзол — моя единственная собственность. Мое состояние — монеты вместо пуговиц, мой дом — Туренсворд, а мои дети — книги учёта и деньги короля, которые хранятся в Коралловом банке. Сейчас у меня есть всё, что мне нужно, и мне этого достаточно. Я служу деньгам.