— Хорошие новости, мисс Паттерсон, — продолжил профессор Гольдштейн, — заключаются в следующем. Сестра вашей мамы согласилась стать донором, и ее костный мозг по набору антигенов подходит для пересадки. На следующей неделе мы начнем химиотерапию.

— Это поможет?

Профессор Гольдштейн поправил на носу очки.

— Если операция пройдет успешно, а организм примет костный мозг, у миссис Астер есть шанс прожить еще около пяти лет. Относительно небольшой — сорок процентов — но все же есть. Проблема заключается в том, что больные тяжело переносят саму операцию и послеоперационный период. Ваша мама слаба, но для нее эта операция — последний шанс.

— Понимаю. — Я помолчала, глядя на лежавшую передо мной на столе чековую книжку. — Сколько это стоит?

— Довольно дорого, мисс Паттерсон, но…

— Что вы несете?! — К горлу снова подкатил ком, хотя я была уверена, что уже успокоилась. — Вы понимаете, что говорите о моей матери?! Мне наплевать, дорого это или не дорого! Я задала вам конкретный вопрос! Отвечайте!

Профессор Гольдштейн взял со стола лист для заметок и написал на нем сумму.

— Я могу пересчитать это в долларах, — сказал он услужливым тоном.

— Я заплачу в евро. Вас устроит шесть чеков, или же вы хотите меньше?

— Шесть чеков?! — Он посмотрел на меня, как на идиотку, но через секунду смутился и опустил глаза. — Конечно, мисс Паттерсон. По правде говоря, вы можете выписать и больше чеков… к примеру, двенадцать…

— Я сама решу, сколько чеков мне выписывать.

Он закивал.

— Конечно, конечно. Позвольте, я провожу вас к маме.

Мы вышли из основного здания и прошли по аккуратным дорожкам парка по направлению к двухэтажным домикам, где жили пациенты. Тут профессор Гольдштейн наконец-то оставил меня в покое, и я, присев на скамейку, закурила. Похоже, он был прав, и мне следовало выписать больше чеков на меньшие суммы. Доходы от отелей уже давно не покрывали расходов на мамино лечение, и я оплачивала его с одного из своих личных счетов. Суммы между счетами можно было распределять сколько угодно, с основного личного счета я могла снять почти все, оставив некоторую сумму для покрытия кредитов, но общая сумма после этих манипуляций не увеличивалась — я нуждалась в финансовой помощи.

Мне не хотелось говорить на эту тему с Биллом, пусть я и знала, что он не откажет мне — даже при условии, что мы несколько месяцев будем работать себе в убыток — но особого выбора у меня не было. Еще меньше хотелось подкармливать и без того сытых руководителей «Треверберг Банк»: они обрадуются, узнав, что мисс Астер-Паттерсон решила взять «скромную» ссуду в несколько тысяч евро. Можно было «одолжить» деньги у одного из банкиров, нефтяных магнатов или шейхов, которые выстраивались в очередь для того, чтобы одарить меня бриллиантами и норковыми шубами. Как это льстило мне несколько лет назад, и каким жалким это выглядит теперь, когда я готова отдать последний цент ради жизни самого родного человека…

Мама сидела у окна и читала книгу. Она остригла волосы, которые когда-то были ее гордостью — вероятно, по причине предстоящей химиотерапии — и с короткой стрижкой выглядела моложе. Я никогда не видела маму с короткими волосами, но короткий забавный «ежик», как оказалось, только подчеркивал ее высокий лоб и изящные скулы — мне достались такие же, «наша порода», любила говорить она. На маме было ярко-синее шелковое платье с открытой спиной и декольте, которые в ее возрасте мало кто мог себе позволить, и туфли на каблуке. Как всегда, идеальный маникюр и макияж, тщательно подобранные украшения и «Chanel № 5», которым она никогда не изменяла. Как всегда, ухоженная и красивая — такая, что и сейчас двадцатилетние мальчики сворачивают шею, когда она пролетает мимо на каблуках.

— Иззи! — сказала она мне, откладывая книгу. — Что это за красное платье а-ля «Моника Белуччи»? Я подумаю, что ты познакомилась тут с каким-то врачом, и сейчас убежишь на свидание!

— Кто бы говорил! — Я подошла к ней. — Для кого ты нарядилась? Для садовника Джона?

Мама кокетливо пригладила волосы, запоздало вспомнив, что теперь у нее короткая стрижка.

— Почему бы и нет? — пожала плечами она. — Он очень милый мальчик.

— Мама, ему тридцать два…

— А Уильяму нет и тридцати, — тут же нашлась она, обняла меня и поцеловала в лоб. — У тебя новые духи! Ну, ты точно собралась на свидание.

Я села в кресло напротив нее.

— Сначала расскажи, как у тебя дела. А потом мы поговорим обо мне.

Мама довольно поерла руки.

— Нет уж, сначала ты рассказывай! Судя по всему, тебе есть, что рассказать! Куда ты направляешься потом? В Мирквуд?

Я покраснела.

— С чего ты взяла?

Мама победно улыбнулась.

— Я прожила на свете больше твоего, Иззи. Мне не нужно задавать такие вопросы. Я просто знаю.

— Вообще-то… — Я помолчала. — С Мирквудом меня уже ничего не связывает.

Мама всплеснула руками.

— Черт возьми! Опять ты за свое, Изольда! Ты вся в меня, ей-богу… я всю жизнь бегала от мужчины к мужчине, а потом оказалась с носом.

— Мама… — начала я.

— Изольда! — Сейчас ее тон напоминал мне тон строгой матери, которая отчитывает меня за плохие оценки. — Я же вижу, как ты ломаешь руки и ерзаешь на стуле. И как поглядываешь на телефон. Сколько себя помню, ты никогда не ждала сообщений или звонков от Уильяма с таким нетерпением. Посмотри в зеркало. Ты влюблена! Зачем ты обрезаешь себе крылья, а заодно и этому чудесному мальчику?

— Мальчику почти сорок, — напомнила я.

— Не важно, — махнула рукой мама. — Они все мальчики — даже в девяносто. Послушай меня, Изольда. Жизнь дана нам для того, чтобы совершать глупости, а не для того, чтобы принимать серьезные решения разумом и потом жалеть о них сердцем. Кроме того, — мама решила закончить монолог в своем обычном ключе, — ведь он — не чета твоему Уильяму, признайся. Он очарователен — я всегда была без ума от синеглазых брюнетов. Он почти аристократ, умеет себя преподнести, хорошо одевается, не кичится своими деньгами, умен, знает, что нужно женщине. Ведь знает?

Кровь только успела отхлынуть от моего лица — и мои щеки залились румянцем пуще прежнего. Во время одного из визитов в Мирквуд я показывала Вивиану, как пользоваться фотоаппаратом в iPhone, и сделала его фото, которое потом переслала на свой телефон с помощью Bluetooth. Я имела неосторожность показать эту фотографию маме, и, если до этого мои рассказы о нем были более чем красочными, то теперь мамина фантазия работала вовсю. Как всегда, ее фантазии оказывались недалеки от реальности.

— Хватит, мама, — сказала я. — Ты его перехвалишь.

— Разве что самую малость. Ах да! Ведь он еще и врач! Изольда! И ты еще выбираешь между ним и Уильямом?!