— Это было бы слишком рискованно. Никто не знает, что они здесь. Сестер в городке любят и уважают, но они предпринимают все меры предосторожности, чтобы по округе не пошли ненужные слухи.

— Бедные малышки! — содрогнувшись, прошептала Мари.

Адриан сразу притянул Мари к себе, как только выключил лампу и они легли. Комната погрузилась в темноту и тишину. Где-то на площади ухнула сова. С крыши соседнего дома донеслось мяуканье кота. Прижимаясь к груди любимого супруга, Мари вдруг ощутила настоятельную необходимость подумать о чем-то очень приятном. В памяти всплыла картинка: Волчий лес в Прессиньяке, тот самый, где брал начало волшебный источник… Пьер, посвистывая, гонит домой коров, за ним по пятам бежит пес Пато… Молодая Нанетт возле печки месит тесто в деревянной кадке, ее щеки раскраснелись… Внезапно Мари привстала, словно подброшенная сильной рукой:

— Это так далеко от меня… Так далеко! — воскликнула она.

Адриан, который уже успел задремать, спросил:

— Что далеко, дорогая?

— Мое детство, молодость… Прессиньяк! Я не могу это объяснить, но мне хотелось бы съездить туда, снова увидеть «Бори»!

— Мари, что с тобой? Ты давно не вспоминала о Прессиньяке. Разве ты забыла, что в Большом доме живет Макарий?

Она всхлипнула. В голосе Мари слышалась тоска:

— Нет, я не забыла! Но это несправедливо! Этот дом принадлежит мне, моим детям! В «Бори» я чувствовала бы себя лучше, мне было бы спокойнее, чем здесь! Прошу тебя, включи свет! Мне страшно. Я хочу тебя видеть…

Адриан выполнил просьбу жены. Повернувшись к Мари, он внимательно посмотрел на нее. Мари, ослепленная ярким светом, провела кончиками пальцев по лбу супруга:

— Спасибо, любовь моя! Когда ты рядом, мне хорошо. Обещаю, я возьму себя в руки, я справлюсь. И если понадобится, я буду сражаться, как Поль, как все те, кто стремится к свободе и справедливости.

30 ноября 1942 года

Одиннадцатого ноября 1942 года свободную зону и демаркационную линию упразднили. Войска Третьего рейха вошли на территорию тридцати пяти ранее «свободных» департаментов.

Мари с Нанетт в окно наблюдали за происходящим на городской площади, стараясь не прикасаться к шторам, чтобы не привлечь к себе внимания. Сжимая морщинистой рукой свои четки, Нан пробормотала:

— Господи, да когда же закончатся эти ужасы! Лучше бы я лежала на кладбище рядом с моими Жаком и Пьером!

Мари сделала ей знак замолчать. Она не сводила глаз с Адриана, которого как раз допрашивал немецкий офицер. Военные грузовики стояли под деревьями, с которых осенний ветер сдул последние листья.

Как и Мари, жители Обазина, спрятавшись за плотно задернутыми шторами, настороженно следили за передвижениями немецких оккупантов.

Адриан указал офицеру на какой-то дом, и тот, широко шагая, удалился. Мари подбежала к входной двери, сердце ее сжалось от животного страха. Доктор неторопливо вошел в вестибюль, обнял жену:

— Слава Богу, это закончилось! Некоторыми вопросами господин офицер поставил меня в весьма затруднительное положение, но я, похоже, выкрутился. То, что я немного говорю по-немецки, может сослужить плохую службу: они захотят сделать меня своим переводчиком. Мне это совсем не нравится, но уж лучше я, чем мадемуазель Соланж… Только бы они держались подальше от приюта!

Мари дрожала всем телом. Она-то теперь знала, что в приюте мать Мари-де-Гонзаг прячет двенадцать еврейских девочек и двух взрослых женщин, таких же матерей, как она сама, которые пришли искать защиты вместе со своими дочерьми.

— Адриан, чего конкретно хотел от тебя тот офицер? — спросила она, пытаясь успокоиться.

— Он искал красивый дом, в котором можно было бы разместить комендатуру. Хотя, думаю, у нас для этого слишком маленький городок. Они вернутся в Брив.

Она прильнула к нему и прошептала:

— Любовь моя, я должна предупредить мать Мари-де-Гонзаг!

— Ты права, дорогая! Но когда будешь идти через площадь, постарайся держаться непринужденно, прошу тебя!

— Легко сказать! Адриан, когда все это наконец закончится? У меня больше нет сил! И я боюсь за Поля. Пять месяцев от него нет никаких вестей, с того самого дня, когда он представил нам сына Пьера и Элоди, Клода.

Адриан кивнул и задумался о том, что месяц назад правительство Виши выдало нацистам несколько тысяч гонимых евреев-беженцев, которые нашли временный приют в «свободной зоне».

Он рассеянно погладил жену по спине, вспоминая летний воскресный вечер, когда Мари решила сообщить своим старшим дочерям правду о Клоде, который так понравился Ману, что до признания матери она говорила о нем не переставая… Оправившись от потрясения, сестры разволновались: у них, оказывается, есть еще один единокровный брат!

Мари и Адриан, посоветовавшись, решили, что Камилле пока ничего рассказывать не стоит: она еще слишком маленькая, да и узы родства их с Клодом не связывают.

Мари интуитивно почувствовала, что Адриан чем-то озабочен. Она высвободилась из его объятий и стала надевать плащ. Из комнаты в вестибюль вышла Нанетт и сказала охрипшим от волнения голосом:

— Не уходи, моя родная! Они тебя обидят! Останься со мной! Они изувечили моего сына! Я не переживу, если у меня отнимут еще и дочь!

— Нан, милая, не надо бояться! Побудь дома, а я сбегаю предупрежу монахинь. И сразу вернусь. Сегодня четверг, Камилла еще спит. Позаботься о ней. И проследи, чтобы до моего возвращения она не выходила из дома. Адриан, прошу, дождись меня! Представь, что может произойти, если Нанетт откроет им дверь…

— Ты права, дорогая. Поцелуй меня и иди!

Адриан прижал Мари к себе и посмотрел на нее долгим взглядом. Потом еще раз поцеловал и сказал шепотом:

— Я люблю тебя, Мари, люблю всей душой, не забывай это! Будь сильной!

Мари пересекла площадь с беззаботным видом, сохранить который ей стоило огромных усилий. Она ни разу не посмотрела на стоявшие поддеревьями грузовики и солдат. Командиры отдавали приказы на незнакомом грубом языке.

Наконец дверь приюта открылась, и она вошла. В святых стенах старинного аббатства она вздохнула свободнее. Сестра Юлианна тотчас же схватила ее за руку:

— Они уже здесь, верно? Моя дорогая крошка Мари, мне никогда не было так страшно! И нашим девочкам не слаще! Для вас у меня плохая новость: сестра Бландин исчезла, никому не сказав ни слова. Ее платье и покрывало я нашла сложенными на кровати.

Сердце Мари сжалось. Леони! Какое отчаянное решение созрело в ее голове? Как изменились ее намерения с началом войны? Ответ на эти вопросы ей не замедлила дать мать-настоятельница:

— Мне многое нужно вам сообщить, моя дорогая Мари. Сначала самое важное. Моя просьба вас, конечно, удивит, но я прошу не приходить к нам так часто, как вы привыкли. Мадемуазель Жанна и мадемуазель Соланж постоянно живут в приюте. Частое появление в приюте людей в мирской одежде может привлечь к нам ненужное внимание. Чтобы защитить всех, кто живет под этой крышей, я устанавливаю в приюте жесткую дисциплину. Отныне мы станем жить по законам женского монастыря, и, надеюсь, оккупанты не осмелятся осквернить своим присутствием священное место! Вы меня поняли?