* * *

А мы, которые до сих пор за ними следовали и, возможно, были немного тронуты их борьбой, надеждами и страхами, безусловно, не поленимся повторить старомодное пожелание сквайра:

– Да благословит Бог их обоих.

Бог благословит их обоих. Пусть они живут долго и счастливо.

Пусть они живут долго, и пусть долго живут их дети, и дети их детей, даже если не с именем де ла Молль, пусть они входят и выходят через старые нормандские ворота и крепкие нормандские башни. Буасси, которые их построили, здесь жили в течение шести поколений. Де ла Молли, женившись на наследнице Буасси, прожили здесь тринадцать поколений. Так пусть же Кваричи, чей предок женился на Иде, наследнице де ла Молль, живут здесь столь же долго!

Конечно, нам позволено приподнять уголок завесы будущего и мысленно увидеть Иду Кварич, статную и красивую, какой мы ее знали, но с более счастливым лицом. Мы видим, как она в некий будущий канун Рождества сидит в гостиной замка, рассказывая детям, сидящим у нее на коленях, удивительную историю о том, как в ту самую ночь много лет назад, когда над этими краями свирепствовала буря, их отец и старый Джордж обнаружили клад золота, спрятанный в этом ужасном погребе среди костей саксонских или датских героев, и, таким образом, спасли ее, и она стала их матерью. Нам видны их широко открытые, полные удивления глаза и зачарованные лица, когда они в десятый раз слушают историю, перед которой бледнеет история Робинзона Крузо. Нам слышно, как они едва ли не со слезами умоляют седовласого джентльмена, стоящего перед камином, – он не только не утратил с годами военной выправки, но даже приобрел особую суровую красоту, – рассказать им подробности находки. Джентльмен этот – самый лучший, самый любимый муж и отец в этой части страны.

Возможно, там будет пустой стул и еще одно надгробие в ряду покойных де ла Моллей. Возможно, древние стены больше не оглашает трубный глас нашего сквайра. И что из этого? Такова наша общая участь.

Но когда его не станет, эта часть страны потеряет человека, какого им больше не увидеть, ибо порода эта мертва или умирает. Человек, чьи предрассудки, непоследовательность и даже вспышки гнева, когда его больше здесь нет, будут считаться простительными качествами. Что до мужественности, чисто английских богобоязненных добродетелей, любви к королеве, стране, семье и дому, они могут тщетно искать ему равных среди космополитических англичан начала двадцатого века. Да, у него имелось много недостатков, и однажды он был на шаг от того, чтобы принести свою дочь в жертву ради спасения родового гнезда, но без них он не был бы человеком из плоти и крови.

Так что и ему мы тоже говорим «прощай». Возможно, ему будет лучше в Вальхалле его предков, в окружении тех несгибаемых древних де ла Моллей, память которых он так глубоко и трепетно почитал, нежели здесь, в эту трусливую и продажную викторианскую эпоху. Ибо, как уже было сказано, старый сквайр куда лучше смотрелся бы в кольчуге и с боевым топором, нежели в сюртуке, особенно если позади него, вооруженный до зубов, стоял бы его верный дружинник Джордж.

* * *

Они поцеловались, и это был счастливый финал.

А в следующий миг с церковной колокольни над лугами раздался оглушающий и радостный звон рождественских колоколов. Наполняя собой воздух, он разносился все дальше и дальше – над полями, над оврагами, рекой, рощей и лесом. Он плыл над долиной Эль, он бился о Гору Мертвеца (которая теперь в глазах обывателя была населена еще большим числом призраков), он эхом отражался от нормандских башен замка и плыл по обитому дубом вестибюлю. Над деревенской площадью плыло радостное послание о Спасителе Земли, уносясь высоко к небу и распугивая грачей, как будто железные ноты ликования этого Мира устремлялись ввысь, к ногам Царя Мира Вечного.

Мир вам и добрая воля! И счастья детям человеческим, пока они пребывают в этом мире, и надежда на жизнь вечную, и небесное благословение на чистую любовь и на все доброе и хорошее, что только есть. Именно это певучие ноты, казалось, говорили самой счастливой паре, стоявшей рука об руку в вестибюле, думая обо всем, чего им удалось избежать, и обо всем, чего они достигли.

* * *

– Итак, Кварич, если вы и Ида уже нагляделись друг на друга, что не очень интересно для стороннего наблюдателя, возможно, вы не будете возражать и расскажете нам, как вы нашли клад старого сэра Джеймса де ла Молля.

И Гарольд начал свою волнующую историю, подробно изложив все события ночи, и если его слушатели ожидали услышать нечто невероятное, то их ожидания даже более чем оправдались.

– Клянусь, – воскликнул сквайр, когда полковник закончил, – похоже на старости лет я становлюсь суеверным. Повесьте меня, если это не был перст самого Провидения, указавший вам эти буквы. В любом случае, я хочу взглянуть на это своими глазами. Возьми свою шляпку, Ида, моя дорогая, и мы пойдем все вместе.

И они отправились и взглянули на сундук, полный старого золота, а затем все трое спустились вниз, в холодные пустоты в чреве Горы Мертвеца. А когда вышли оттуда, охваченные благоговением и молчанием, то запечатали это место навсегда.

На следующее утро те жители Бойсингема, кому случилось оказаться поблизости, с удивлением смотрели, как по главной улице катится обычная повозка. Ею правил, или, вернее, руководил не кто иной, как сам Джордж, а позади вышагивала хорошо известная фигура старого сквайра под руку с полковником Кваричем.

Однако они еще больше удивились, когда скромного вида повозка остановилась у дверей банка, – не у банка Косси, а у его конкурента, – где, хотя это и был день рождественских подарков, управляющий и клерк явно ожидали ее прибытия.

Но их любопытству не было предела, когда они увидели в повозке всего несколько мешков, и, тем не менее, чтобы поднять каждый из них, требовались усилия трех, а то и четырех человек.

Таким образом, золото было помещено туда, где ему была гарантирована сохранность. При взвешивании его стоимость составила около пятидесяти трех тысяч фунтов современных денег. Но поскольку некоторые монеты были чрезвычайно редкими и представляли немалую ценность для музеев и коллекционеров, эта ценность значительно возросла, и в конечном итоге клад был продан за пятьдесят шесть тысяч двести пятьдесят четыре фунта. Ида оставила себе лишь самые красивые монеты, чтобы заказать из них для себя золотой пояс и ожерелье, и в будущем это, несомненно, будет самая заветная семейная реликвия семьи Кварич.

В тот же вечер сквайр и Гарольд отправились в Лондон и вступили в переговоры с солиситором казначейства. К счастью, они смогли сослаться на завещание сэра Эдварда де ла Молля, второго баронета, в котором он завещал своему двоюродному брату Джеффри Дофферли и его наследникам не только свой титул, но и свои земли, «вместе с кладом, спрятанным там или где-то еще моим покойным убиенным отцом, сэром Джеймсом де ла Моллем». Они также предъявили записку, которую Ида нашла в старой Библии, и пергамент, обнаруженный Джорджем среди монет. Эти три документа вместе взятые составили цепочку доказательств, которым даже чиновники казначейства не смогли отказать в признании. В результате корона отказалась от своих притязаний, и право собственности на золото перешло к сквайру при условии уплаты такого же налога на наследство, каковой он должен был бы уплатить, если бы в настоящее время унаследовал такую же сумму от своего кузена.