– Мсье Ано? – спросил меня по-французски страж в центре. – Будем говорить на вашем родном языке?

– Предпочитаю английский, мсье.

– Садитесь.

Я сел.

Он нажал кнопку, одну из нескольких, еле заметных на крышке стола, и в дверях возник мой конвоир.

– Пригласите тренинг-экспертов, – сказал старший экзаменатор (я мысленно называл его старшим, судя по занимаемому им центральному месту).

Конвоир исчез и впустил троих парней, голых по пояс, в серых тренировочных брюках. В наиболее крупном и мускулистом я узнал Шнелля. Он тоже меня узнал, но только глаза его усмехнулись – лицо оставалось каменным.

– Вы занимались гимнастикой? – спросил меня старший экзаменатор и, не дожидаясь ответа, добавил: – Попробуйте турник и коня.

Я несколько раз подтянулся на турнике и сделал пять-шесть махов на коне. Махи получились менее неуклюжими, чем эксперимент на перекладине.

– Три, – сказал Шнелль.

– Четыре, – в один голос откликнулись его спутники.

Судьи пошептались и что-то занесли в свои рапортички.

– Наденьте ему перчатки, Оливье, – сказал экзаменатор слева.

– Разрешите мне, – шагнул вперед Шнелль.

– Вы тяжелее его, Шнелль, – возразил экзаменатор, – Оливье подойдет лучше.

Оливье – голубоглазый блондин моих лет – ловко надел мне боксерские перчатки (интересно, «облака» ли их смоделировали или проявил самодеятельность какой-нибудь легковес или тяжеловес с незаблокированной профессиональной памятью) и подлез под канат. Ринг был рядом, с тремя туго натянутыми канатами на белых столбах.

– Боксировал когда-нибудь? – спросил Оливье.

Я отрицательно покачал головой.

– Что-нибудь знаешь? Удар? Стойку?

– Ничего.

– Он никогда не боксировал, капитан, – неуверенно проговорил Оливье, обращаясь к экзаменатору слева.

– Проверим его реакцию, – сказал тот.

Оливье отступил на шаг и шепнул мне:

– Нападай.

Вместо нападения я сымпровизировал что-то вроде боксерской стойки. Оливье легонько шлепнул меня в грудь. Я отшатнулся и, как мне показалось, ударил его в лицо. Но это мне только показалось. Правая моя рука встретила воздух, а кулак противника в черной тугой перчатке сбил меня с ног.

– Один… два… три… – по привычке начал Оливьер, но я тут же вскочил.

И снова упал, сбитый таким же точным и сильным ударом. На этот раз я решил не вставать: ну их к черту!

Но считать никто не стал.

– Снимите с него перчатки, Оливье. Одно очко.

– Не больше, капитан.

– Попробуем просто «файт», – сказал левый экзаменатор. – От «спортинг-файт», – пояснил он мне, – это отличается тем, что в бою нет никаких правил. Защищайтесь и нападайте, как вам будет угодно: ногами, руками, подножкой, головой…

Я внутренне усмехнулся. Боксировать я не умел, но знал самбо. Рискну. Оглядев моих тренинг-экспертов, я прочел злорадное торжество в глазах Шнелля: он все еще не простил мне поражения на скачках.

– Если пробовать, так с сильнейшим, – сказал я экзаменаторам. – Как противник, патрульный Шнелль меня вполне устраивает.

– Ваше право, – согласился экзаменатор.

Шнелль уже с нескрываемым злорадством – он даже торжествующей улыбки не спрятал – вышел не на ринг, а на большой квадратный мат рядом и стал в позе партерного акробата, приготовившегося к прыжку партнера.

– Не подходи к нему слишком близко, – шепнул мне Оливье, – он ударит ногою в пах.

Я знал эти штучки. Шаг. Еще шаг. Еще. Шнелль напоминал сжатую стальную пружину. Еще шаг – и ударит. Но я не шагнул, а прыгнул. Вверх и чуть вправо, так что взлетевшая правая нога Шнелля ударила, как и моя рука в схватке с Оливье, только воздух. В ту же секунду я перебросил Шнелля через голову. Он грузно грохнулся на пол, так грузно, что даже толща мата не смягчила удара.

– Браво! – крикнул Оливье. – Шесть.

– Пять, – поправил его сосед, до сих пор не принимавший участия в упражнениях.

– Пять? – переспросил, подымаясь, Шнелль. – А хотите нуль?

Он, все еще не понимая, считая свою неудачу случайностью, попробовал сбить меня подножкой. Я ушел. Он повторил прием, открыв руку. Я, ухватив ее, снова перекинул его через голову. Зрительно – это король-прием, эффектнейший из эффектных. Хруст едва не сломанной руки, отчаянный крик боли и грузный шлепок несобранного тела о мат слились в один звук – колокол моей победы.

– Шесть, – повторил Оливье.

Экзаменаторы, не возражая, черкнули что-то в своих рапортичках.

– Стрелять умеешь? – спросил старший.

– Из лука.

– Из автомата не пробовал?

– Нет, конечно, ведь даже в тирах только луки и стрелы.

– Дайте ему оружие, Рой, и покажите, как надо работать.

Третий из тренинг-экспертов, оценивший мою схватку со Шнеллем пятеркой, взял автомат и подвел меня к стойке тира. В двадцати шагах на длинной-предлинной скамье стоял ряд пустых винных бутылок, чуть дальше – такой же ряд жестяных консервных банок, а шагах в пятидесяти – снова бутылки, только реже и выше. На стене над ними ленточкой чьи-то портреты, чуть крупнее газетных.

Рой, не торопясь, объяснил мне устройство автомата, как целиться, спускать предохранитель и нажимать на спусковой крючок.

– Попробуй первый ряд.

Я снес его одной очередью.

Рой внимательно посмотрел, как я держу автомат, заглянул мне в глаза и молча кивнул на консервные банки.

Я снес и их.

– Вы солгали, Ано, – проговорил старший экзаменатор, – так стрелять может только знакомый с огнестрельным оружием.

– А я и знаком. Но вы спрашивали меня об автомате, а я стрелял из охотничьего ружья.

– Когда?

– Когда был «диким».

Ни малейшего удивления не отразилось на лицах моих судей. «Знают», – подумал я. Значит, и это прошло без промаха.

– А вам известно, что вы признаетесь в государственном преступлении?

– Какое же это преступление, если утро после Начала застало меня в лесу с охотничьей двустволкой в руках.

– Где же она?

– Я потерял ее на переправе. Нас преследовали колонны муравьев. Невосполнимая потеря.

– Чепуха, – засмеялся экзаменатор справа, до сих пор не выражавший своего отношения к моим ответам, – патроны к дробовику скоро бы кончились. Где бы вы их достали? Охоту запретили уже в первые месяцы Начала.

– Вы сказали «нас»… – снова начал старший экзаменатор, не забывший моей реплики.