— Нэм Дитя несет свою долю, как любая женщина из племени сан.

Устав насмехаться, она начала с необыкновенной серьезностью учить Сантэн своему языку и не успокаивалась до тех пор, пока та не произносила правильно то или иное слово и не показывала на примере, что поняла урок.

Вначале Сантэн просто старалась угодить старой женщине, но постепенно каждое новое открытие стало ее радовать, а дневной переход давался тем легче и заканчивался тем быстрее, чем больше крепло ее тело и росло понимание.

То, что вначале казалось ей мертвой пустыней, оказалось миром, полным странной и необычайно приноровленной к этим условиям жизни.

Водоросли и подводные рифы были сокровищницей ракообразных, моллюсков и морских червей, а иногда отлив оставлял в мелких водоемах в скалах рыбу. Настоящую морскую рыбу, с блестящей чешуей и слегка зеленоватым мясом; поджаренная на угольях, она была вкуснее палтуса.

Однажды они наткнулись на колонию очковых пингвинов. Пингвины гнездились на каменистом островке, соединенном с материком рифом; по этому рифу путники прошли в отлив по пояс в воде, хотя Сантэн очень боялась акул. На голой земле сидели на яйцах тысячи черных и белых пингвинов, они гневно шипели и кричали, пока бушмены собирали и складывали в сумки крупные зеленоватые яйца. Жаренные в песке под костром, они были невероятно вкусны, с мягким студенистым белком и ярко-желтым желтком, и так сытны, что за раз можно было съесть только одно яйцо. Запаса хватило на много дней.

Изменчивые дюны с крутыми склонами из осыпающегося под ногами песка служили домом для ящериц, роющих там свои норки, и ядовитых гадюк, чьей добычей становились ящерицы. Бушмены забивали палками тех и других и жарили их прямо в чешуйчатой коже. Поборов первоначальное отвращение и попробовав, Сантэн решила, что на вкус мясо пресмыкающихся очень похоже на курятину.

Они продвигались все дальше на север, и дюны уже не возвышались сплошной чередой песочных гор, не казались неприступными крепостями, а все чаще перемежались участками сухой твердой земли, такой же голой и выжженной солнцем, как сами дюны и прибрежные пустоши. Х’ани тем не менее вела Сантэн по каменистому берегу, находя сочные растения — с виду неотличимые от бурых камней. Когда однажды начали копать под крошечными, совсем неприметными листиками, то, к изумлению Сантэн, под землей обнаружился раздутый корень величиной с футбольный мяч.

Сантэн смотрела, как Х’ани своим каменным ножом мелко нарезала очищенный корень, а затем взяла горсть кусочков, поднесла ко рту и крепко сжала, оттопырив большой палец, словно доила корову. Жидкость молочного цвета заструилась по пальцу, попадая в открытый рот. Выцедив последнюю каплю, бушменка принялась протирать оставшейся массой лицо и руки, расплываясь в улыбке от удовольствия.

Сантэн последовала ее примеру. Сок оказался горьким, как хина, но, когда прошел первый шок от его вкуса, Сантэн обнаружила, что он утоляет жажду лучше воды, а когда она мякотью растения натерла тело, сухость, вызванная ветром, солнцем и солью, исчезла, кожа стала чистой и гладкой. В результате впервые после кораблекрушения Сантэн задумалась о своей внешности.

Вечером, пока они у костра дожидались, когда поджарятся наколотые на палку моллюски, Сантэн выстрогала палочку и ее концом, как зубочисткой, удалила остатки пищи, потом окунула указательный палец в кристаллы соли, которые набрала на камнях, и вычистила зубы. Х’ани понимающе наблюдала за ней, а после еды уселась позади девушки и, негромко приговаривая, стала веткой расчесывать ее спутанные волосы, а потом плотно заплела их.

Сантэн проснулась затемно с сознанием того, что, пока она спала, что-то произошло. Хотя костер горел, его свет странно расплывался, а возбужденные голоса О’ва и Х’ани звучали приглушенно, как будто вдалеке. Воздух был холодным и тяжелым от влаги, и Сантэн не сразу поняла, что их окутал густой туман, который ночью накатился с моря. Х’ани подпрыгивала от возбуждения и нетерпения.

— Быстрей, Нэм Дитя, поспеши!

Словарь Сантэн уже включал около сотни самых употребительных слов бушменского языка. Она торопливо вскочила.

— Неси. Принеси.

Х’ани показала на сумку со страусовыми яйцами, сама подняла такую же и пошла в туман. Сантэн побежала, чтобы не отстать, потому что окружающий мир исчез в жемчужной мгле.

В долине между дюнами Х’ани опустилась на колени.

— Смотри, Нэм Дитя.

Она сжала запястье Сантэн, потянула девушку за собой и показала на пустынное растение, которое прижимало свои плоские листья к земле. Толстая гладкая кожица, покрывавшая похожие на камни листья, принимала цвет окружающей почвы.

— Вода, Х’ани! — радостно воскликнула Сантэн.

— Вода, Нэм Дитя.

Х’ани рассмеялась.

Туман с моря собирался на толстых гладких листьях и прозрачными капельками воды стекал по вогнутой поверхности, набираясь, как в крошечное корытце, у самого основания едва видневшегося стебля там, где этот стебель исчезал в земле. Растение было восхитительным устройством для сбора влаги, и теперь Сантэн поняла, что с каждым приходом тумана подземный корень-шар насыщался ею.

— Быстрей! — приказала Х’ани. — Скоро придет солнце.

Она вертикально поставила в песок страусовое яйцо и откупорила его. Комком шерсти какого-то животного промокнула блестящую лужицу росы и осторожно выжала в яйцо. Продемонстрировав, что нужно делать, она протянула комок шерсти Сантэн.

— Работай! — приказала она.

Сантэн работала так же споро, как старуха, и, когда они переходили от растения к растению, прислушивалась к ее щебету, понимая только редкие случайные слова.

— Поистине это благословение, духи добры к нам, они послали с моря воду-дым. Теперь путь к Месту Всей Жизни будет не таким тяжелым. Без водяного дыма мы могли бы погибнуть. Духи выровняли нам дорогу, Нэм Дитя, и, может, твой ребенок родится в Месте Всей Жизни. Каким благословением для него это было бы! Тогда на твоем ребенке всю жизнь будет лежать печать духов, он станет величайшим охотником, сладчайшим певцом, самым проворным танцором и самым удачливым из всего клана.

Сантэн не понимала ее слов, но смеялась вместе со старухой, чувствуя себя легко и радостно; собственный смех удивил ее, она давно так не смеялась. И Сантэн ответила Х’ани по-французски:

— Я возненавидела эту твою суровую землю, Х’ани. После стольких ожиданий, после всего того удивительного, что рассказывал Мишель, после всего, что я читала, до чего же другим все оказалось, каким жестоким и злым!

Услыхав, каким тоном говорит Сантэн, Х’ани замерла, держа влажный шарик у края яйца, и вопросительно посмотрела на девушку.

— Только что я рассмеялась впервые с тех пор, как оказалась в Африке. — Сантэн снова рассмеялась. Х’ани ответила облегченным смехом и снова занялась бутылкой. — Сегодня Африка впервые была ко мне добра. — Сантэн поднесла к губам влажную шерсть и высосала холодную росу. — Сегодня особенный день, Х’ани, особенный для меня и моего ребенка.