– Увидеть тебя было счастьем, Эрнест.

Он пожал плечами.

– Разве? Что до меня, то я не уверен – счастьем или болью. Мне нужно прожить пару лет в тишине и темноте, чтобы хорошенько обдумать это. Не будете ли вы столь любезны, миссис Плоуден, позвонить и попросить горничную отвести меня вниз?

Почти теряя сознание, она повиновалась. Затем, пересилив себя, встала, подошла к Эрнесту и взяла его за руки, глядя ему прямо в лицо. Ему повезло, что он не мог видеть ее в эту минуту.

– О Эрнест, ты слеп! – прошептала она, едва ли осознавая, что говорит.

Он рассмеялся – коротко и зло.

– Да, Ева, теперь я слепой – а ты была такой всегда.

– Эрнест! Эрнест! Как я смогу жить, не видя тебя! Я люблю тебя! – И она упала ему на грудь.

Он поцеловал ее – и целовал снова и снова, а она отвечала ему. Он не знал, откуда у него нашлись силы, чтобы отстранить ее от себя. Возможно, потому, что он услышал шаги служанки.

В следующий миг горничная вошла и увела его.

Когда Эрнест ушел, Ева бросилась на диван, рыдая так, что сердце едва не разорвалось у нее в груди.

– Как я смогу жить, не видя тебя!

Когда Дороти увидела, как пришедший с визитом молоденький офицер что-то таинственно шепчет Эрнесту на ухо, а тот сначала бледнеет, потом краснеет – ей стало очень любопытно. Однако когда Эрнест сразу после этого таинственного сообщения попросил ее поскорее вызвать экипаж, она сразу же подумала о Еве. Она, никто, кроме нее, конечно же!

Экипаж подъехал быстро, и Эрнест тут же ушел, не сказав ни слова, оставив Дороти на попечение юного херувима, который долго таращился на нее сквозь монокль, про себя сравнивая с Евой, – и пришел к выводу, что и Дороти тоже очень мила. Не стоит забывать, что молодой человек только что вернулся из Южной Африки – и был готов влюбиться хоть в первую встречную торговку яблоками. Нет ничего удивительного, что он подпал под очарование величественной красоты Евы и милое обаяние Дороти. Последней понадобилось немало времени и труда, чтобы избавиться от херувима с моноклем. При других обстоятельствах она была бы рада его компании, поскольку любила мужское общество и не испытывала никакого смущения… да и херувим, не считая его возмутительной молодости, был хорошим парнем, если бы не монокль и не восхищенный взгляд, делавший его похожим на овцу. Однако сейчас Дороти было совершенно не до него, и потому она была страшно рада, когда он наконец ушел, чтобы на досуге подумать и сравнить достоинства двух красавиц.

Дороти, будучи особой рассудительной и практичной, ясно понимала, что для Эрнеста находиться в одном городе с Евой – все равно что чиркать спичками в пороховом погребе. Единственное, на что она надеялась, – что сейчас, по крайней мере, Эрнест не успеет натворить чего-нибудь ужасного.

– О, как же глупы эти мужчины! – сердито сказала Дороти сама себе. – Красивое личико, пара ясных глаз – и они уже считают, что весь остальной мир ничего не стоит. Ба! Если бы Эрнесту устроила подобное обычная женщина, разве стал бы он искать теперь встречи с ней? Нет! Но этой достаточно вымолвить пару нежных словечек – и он уже у ее ног, могу поклясться! Мне стыдно за них обоих!

Бормоча все это, Дороти надевала перед зеркалом шляпку, что всегда способствовало у нее мыслительному процессу, особенно – когда предстояло принять серьезное решение. Эрнест дал согласие на встречу с известным окулистом. Дороти уже связалась с доктором при помощи телеграмм и теперь отослала последнюю, в которой спрашивала, удобно ли назначить встречу на завтрашний день. Затем она решила немного прогуляться, чтобы все обдумать. Вернувшись через час, она обнаружила в гостиной номера Эрнеста, выглядевшего чрезвычайно подавленным и потрясенным.

– Ты виделся с Евой? – спросила она.

– Да, – коротко ответил он.

В этот момент раздался стук в дверь – слуга принес телеграмму. Окулист сообщал, что будет рад видеть сэра Эрнеста Кершо на следующий день, в четыре часа пополудни.

– Я договорилась с доктором, Эрнест, он ждет нас завтра в четыре часа.

– Завтра!

– Да. Чем скорее, тем лучше.

Он вздохнул.

– Лучше – вряд ли, но я, разумеется, пойду.

Таким образом, на следующее утро они отправились на поезд – и в назначенное время Эрнест оказался в умелых руках знаменитого врача-окулиста. Однако, к сожалению, выводы его были неутешительны.

– Увы, я ничем не смогу помочь вам, сэр Эрнест! – сказал он после долгого и тщательного осмотра. – Глаза ваши останутся такими, какие они сейчас, но зрение к вам не вернется.

Эрнест воспринял приговор стоически.

– Я так и думал, – сказал он, однако Дороти прижала платок к глазам и тихо заплакала.

На следующее утро Эрнест вместе с Джереми отправился с визитом к господам Пейсли и Пейсли и попросил их присматривать и впредь за имением Аркдейл Холл, а также отправить на хранение многочисленные семейные реликвии и ценности, потому что, к глубокому сожалению, сам он увидеть их не сможет. После этого они все вместе вернулись в Дум Несс, и Эрнест всю ночь пролежал без сна в своей комнате – той самой, где он провел свое детство и юность, казавшиеся ему теперь такими далекими и туманными. Он слушал ветер, шумевший за стенами старого дома, и с болью в сердце думал о Еве. Он был рад, что смог проститься с ней – но гадал, найдет ли достаточно сил, чтобы держаться от нее подальше.

Ева же, его потерянная любовь, тоже лежала без сна, слушая рокот моря и ветра, – и думала об Эрнесте. Сон не шел к красавице – забытье не суждено таким, как она. Ей и подобным ей на долю достаются лишь тщетные сожаления о потерянной любви и тоска; терновый венец венчает чело, омраченное скорбью.

И все же, Ева, подними пылающую голову, обрати свой взгляд к небесам! Взгляни: над штормом, над тучами, высоко в небе горит звезда. Она сияет и для тебя – ее называют Надеждой, но с грешной земли ее не увидать. Имей терпение, своенравное сердце, – мир исполнен страдания. Ты страдаешь, но до тебя так же страдали миллионы людей – разве они не покоятся ныне в мире? Так же будут страдать и другие,

В одном мы можем быть уверены: если дорога страданий не ведет к вратам Рая, значит, у Рая нет врат. Несчастная женщина, протягивай руки и молись Богу, чтобы Он даровал тебе силы переносить скорби и тяготы, ибо на земле ноша твоя легче не станет. Лишь Провидение способно было бы облегчить ее – так же, как и взвалило ее когда-то на твои плечи, однако наша собственная глупость, наши грехи и ошибки не позволяют этого, и мы несем свою ношу, пока смерть не освободит нас…