примкнул к группе «демократического централизма». Натура, что ли, была такая: внешне хладнокровен, выдержан, спокоен, даже замкнут, а «внутри» — кипение страстей, не изжитые с юности поиски истины там, где искать ее и не следует? И опять даже в ошибках проявляется масштаб и «особливость» его личности... Впоследствии он говорил: «...когда в 1921, после большой драки с Центральным Комитетом, мне пришлось выбирать: или выступать на X съезде с содокладом (от имени «децистов», против Ленина — В. Е.), или идти защищать республику Советов с винтовкой в руках, то... я плюнул на это дело и пошел с винтовкой на кронштадтский лед».

Он, видный военный руководитель, пошел с винтовкой в цепи 561‑го полка под командованием Яна Фабрициуса, рядовым бойцом, его видели в самых опасных местах.

Постановление Реввоенсовета от 23 марта 1921 года о награждении орденом Красного Знамени «за то, что, участвуя в штурме Кронштадтской крепости, личной храбростью и примером вдохновлял красных бойцов». Вот он, орден, в матерчатой коробочке, орден, надеваемый только в самых торжественных случаях. Сегодня его привинтит обязательно...

1921 год. С «децистами» порвал решительно. С хозяйственной работой покончено, — вероятно, тому способствовал «кронштадтский лед»: Бубнов становится членом РВС Северо-Кавказского военного округа и членом РВС прославленной 1‑й Конной армии.

1922—1924‑й. Заведующий агитпропом ЦК РКП(б), опять в составе ЦК: с XII съезда — кандидат, с XIII съезда и до последних дней — член Центрального Комитета. Было еще раз — последний! — прегрешение перед партией: подписал, правда с оговорками, троцкистскую «платформу 46‑ти». Но это была уже последняя его ошибка.

Ошибки он умел признавать — не фальшивя, не показухи ради, а искренне. На ехидный попрек видного троцкиста Евгения Преображенского: «Какой рукой пишете вы ваши теперешние статьи?» — Бубнов отвечал решительно: «Я пишу всегда одной и той же рукой... А дополнительно считаю нужным сказать: этой же рукой я буду воевать со всяким, даже со своими ближайшими друзьями, если они докатываются до разрыва с большевизмом».

Несмотря на временные свои колебания, ошибки, заблуждения, он оставался всегда убежденным большевиком-ленинцем в главном — в своей партийной преданности, в открытости, в ничем не замутненной вере в правоту нашего дела. Он имел полное право сказать в заявлении XII съезду: «Для меня единство партии — это не пустой звук. Я дал этому за последние годы не один раз и не одно доказательство своим поведением не на словах, а на деле. И само собой разумеется, что... всякая оппозиция представляется делом вредным, а всякие попытки организованной оппозиции делом безусловно антипартийным, т. е. преступным».

И на XVI съезде: «Нам нужна, как говорил Ленин, железная поступь рабочих батальонов. Против правого оппортунизма, против авантюристского налетничеетва «левых», против примиренческой нейтральности партийной обывательщины, под знаменем ленинизма. Так шла, так побеждала, так идет и будет идти ленинская партия».

В трудные для партии, для всего народа дни, когда скончался Владимир Ильич, когда требовалось, как принято выражаться официально, укрепить руководство по всем линиям, Андрей Сергеевич становится начальником Политического управления РККА. К великой его радости, вскоре Вооруженные Силы возглавил старый товарищ, Михаил Васильевич Фрунзе, дорогой Миша. Недолго им пришлось поработать вместе, болезнь унесла Михаила, и над могилой его самые теплые, самые прочувствованные слова довелось произносить Бубнову... Поработали вместе меньше года, но успели многое, и прежде всего провели по указанию ЦК военную реформу, значение которой для обороноспособности страны общеизвестно. Бубнову принадлежит значительное количество научных работ по военным вопросам.

Андрей Сергеевич был секретарем ЦК, членом оргбюро ЦК, членом ЦИК СССР и ВЦИК.

Сентябрь 1929‑го. Андрей Сергеевич Бубнов становится народным комиссаром просвещения РСФСР.

Это было, пожалуй, самое сложное дело в его жизни, сложное по многим причинам.

Пришлось ему на этом посту сменить не кого-нибудь, а самого Луначарского, блистательного Анатолия Васильевича, полиглота, знатока всех разделов и всех периодов человеческой культуры, драматурга, переводчика, автора многочисленных книг по теории искусства.

Правда, организатором он, судя по всему, был не столь блестящим, и в этом заключалось преимущество Бубнова, это подтверждает, например, Надежда Константиновна Крупская, ставшая заместителем нового наркома. Но и знаниями Бубнов не был обделен — свидетельством тому его статьи и доклады наркомпросовского периода.

Сложность работы заключалась и в том, что Наркомпрос тех лет охватывал прямо-таки необъятный круг всевозможных отраслей. Общеобразовательные школы и школы рабочей, крестьянской молодежи, фабрично-заводские училища, техникумы, вузы, университеты, научные учреждения, кинематография, полиграфия, издательства, книжная торговля, музеи, театры, клубы, библиотеки, объединения творческой интеллигенции — это перечень далеко не полный.

И наконец, во всех этих отраслях, а прежде всего в системе народного образования, шла коренная перестройка. Ликвидация неграмотности и борьба против левацкого прожектерства («лабораторный план», например), против антиленинской теории «отмирания школы», против засилья лжеученых-педологов, за повышение роли учителя и внедрение политехнизации — и всем этим Бубнову приходилось заниматься. При активнейшем его участии готовились постановления ЦК партии «О начальной и средней школе» и «Об учебных программах и режиме в начальной и средней школе», принятые 5 сентября 1931 года и 25 августа 1932 года, рассматривались проекты новых, стабильных учебников... Под его руководством изживались застарелые болезни Наркомпроса, на которые указывал еще Ленин: «...недостаток деловитости и практичности, недостаточные учет и проверка практического опыта, отсутствие систематичности в использовании указаний этого опыта, преобладание общих рассуждений и абстрактных лозунгов».

Поначалу кое-кто подхихикивал за спиной: дескать, прямо по Грибоедову: «Фельдфебеля в Волтеры дам, он в три шеренги вас построит, а пикните, так мигом успокоит», «Вот уж воистину — теперь у нас комиссар». И все такое прочее. Нашлись и лизоблюды — почтительнейше докладывали об этих шуточках. Лизоблюдов — к чертовой бабушке, на это и впрямь хватило комиссарской закваски. Плевал он на всякие толки-перетолки.

4

За окном начинало светать. Он убрал бумаги в ящик, спустился вниз. Услыхав его шаги, вышла из своей комнатки домработница Анна Григорьевна, еще раз поздравила и не утерпела — продемонстрировала загодя приготовленный именинный пирог, сказала, что сейчас поставит чайник, — после ду́ша Андрей Сергеевич непременно выпивал стакан.

Почту еще не принесли, рано. В ванной комнате лежала свежая простыня, приготовлена была новая полотняная гимнастерка и новые, к этому дню сшитые, галифе, — он привык к военной форме, цивильное платье надевал только на торжественные заседания и наиболее «представительные» совещания.

Душ пустил еле тепленький, после долго растирался жестким — специально для него такие в доме держали — полотенцем.

Скатилась по лестнице растрепанная, полусонная Ленка, халатишко почти распахнут, косички поленилась на ночь расплести, торчат в разные стороны, спросонок проскочила было мимо — вечно в школу опаздывает — отец поймал за косичку, сказал:

— Буба-Бубеныш, а ну скажите дяде «здрасьте!».

— Ой, папка! — она повисла на шее, — С днем ангела тебя, как Анна Григорьевна говорит! С рождением, папка! А мы тебе с