— Голова, ты же говорил — здесь должно быть всегда закрыто? Мол, к сра-тегическим насосам никого не пускали.

— Должно.

— А чо тогда нараспашку?

— Зараза, мне тоже не нравится… все настежь. У вас на Факеле и то нижние тоннели не оставляли открытыми…

— Там нет живых, — кашлянул Чич. — Только черви и крысы.

Добрались до коллектора, или как эту штуку назвать. Слово тут скажешь — гулко разносилось, нехорошее эхо, у меня аж ухи вспотели. Кабелей висела уйма, рубашки с них кто-то здорово погрыз. А еще там были трубы и краны, здоровые такие краны, на каждом висела бумажка с буквами. А между кранами Голова разыскал путь вниз. Поперек лесенки торчали сразу несколько мертвяков, тоже в солдатской форме. Пришлось мне отложить факел и вручную кости их вытаскивать. Ну чо, дело привычное, мертвяков ворочать. Антиресно только было, кто ж их снизу так гнал, что они вчетвером в дыре лестничной застряли. И кто им ноги так ловко откусил, ешкин медь. Ноги ихние я, кстати, так и не нашел. Но антиреснее всего, ждет нас внизу этот симпатишный зверь или давно с голодухи помер. Мне почему-то хотелось, чтобы он помер. И не со страху вовсе, а просто жить хочется.

— Ой, Славушка, что за страшное такое место? — Иголка со всех сил старалась не дрожать, однако ж зубы у ней стучали. — Никогда бы по своей воле под землей жить не стала. И как вы на Факеле без травки, без солнца…

— Ну да, двести с лишним лет, и ничего — эффективно выжили, — гоготнул рыжий. — А мы сейчас в тайных, служебных помещениях. Сюда и до войны небось мало кого пускали. Вишь, какие проходы узкие…

— Ой, а это чо за змеи?

— Это не змеи, это провода, — гордо сообщил рыжий. — По ним раньше ликтричество функционировало.

Спустились по лесенке, я сунул Иголке факелы, а сам взял нож и снарядил все оружие. Неприятно мне тут было, что ли, и, чем ниже, тем неприятнее. Здесь стояли ящики с кнопками, ручками и окошками. Я прочитал слова — «магистраль номер», а еще — «аварийный сброс».

Голова сказал, что это приборы, по которым следили за тем, как течет нефть. Голова — умный, вроде пока ни разу не ошибся. Крутил картой во все стороны, шептал что-то, бегал туда-сюда. Дальше был еще один круглый люк, прямо в трубу. Люк заклинило, заржавел давно, пришлось ломиком ковырять. Я маленько боялся, что из трубы вдарит по нам нефтью или заразной водой с реки, но ничего не вдарило.

— Сухо там, — Иголка смешно подвигала ноздрями, ну точно как лисичка. — Сухо там и тут, никто давно не ходил. И нефти тут вообще нет, вот так.

Нюх у нее оказался — не хуже чем у Бурого. Настоящая колдовка, ага, но мне это все больше нравилось. Мне в ней вообще все-все нравилось, обнял бы и не выпускал!

— Тут никто и не пройдет, — сказал Голова. — В смысле хомо взрослый не пройдет. Но мы туда не полезем. Вон нам куда!

— Голова, ты точно уверен, что нам туда? — Я понадеялся, вдруг он ошибся. Потому что из круглой такой комнаты были три выхода. Два нормальных таких, сухих, с трубами, вентилями, там даже лампы неразбитые висели. Зато третий ход был сырой, бетон крошился, лохмотьями рос лишайник, вроде крыш-травы, только бледный. А еще там на стенках кой-чо было написано. В опчем, не стал бы я такие надписи Иголке показывать, не шибко телигентово.

— Это… это же кровью писали, — охнула моя девочка. — Смотрите, и там тоже, они дни отмечали… много дней. Ой, он пишет… Славушка, смотри, что тут? Я грамоту не шибко разбираю.

— Тут написано… что четырнадцатого числа они съели сержанта. Что он все равно бы умер.

— А кто такой сержант? — спросила Иголка.

— Это вроде десятника, — сказал я.

— Наверное, это кормовой, — предложил умную мысль Чич. — Чего уставились, красавчики? Это же нормально. Охраняли вояки под землей трубу, брали с собой живое мяско, чтоб не протухло…

Ну чо, спрыгнули мы вниз, в темень. Голова сперва, конечно, лучинку мелкую кинул, уж потом факелы зажгли. Антиресные ощущения получились, гулко эхо туда-сюда летало. Труба была здоровущая, занимала половину тоннеля, а потолок над нами низкий. Рыжий башкой не бился, а я маленько задевал. Потопали себе тихонько, под ногами песок взлетал. Дошли до места, где труба под уклон провисла. То есть она, конечно, не провисла, так и задумано было. Далеко позади лучик света потерялся, из люка открытого, а спереди тиной понесло. И не то чтоб страшно, а все же маленько я напужался. А вдруг дышать нечем будет, вдруг там воды по горло?

— Не по горло, — утешил Чич. — Но там кое-что похуже воды.

— Скажи, коли знаешь, — Иголка подняла повыше маленькую лампу.

— Пока не знаю, — Чич задрал обе руки, они стали почти одинаковые. Новая рука старела, покрывалась толстыми волосьями, вены выпирали. — Пока не знаю, красавица. Я ведь мозги вперед запаха чую. А там мозгов-то особо нет…

— Над нами метров шесть уже, — Голова потрогал верх трубы, она сырой стала. Мелкие капельки вниз стекали, но пока не хлюпало.

— Мы уже под рекой, — сказала Иголка. — Вода над нами.

Ну чо, мы все шепотом говорили, хотя никто за нами не крался. Ешкин медь, как-то не получалось тут громко говорить. Иголка стала вдруг дрожать, хотя я ее тепло закутал. Дрожит — и все тут, аж зубами стучит. Рыжий стал ей медовуху совать, та — ни в какую.

— Это не от холода, — говорит. — Это с непривычки. Я в лесу всю жизнь прожила, не то что вы, подземники чумазые.

Мы с рыжим не обиделись, она ж правду говорит. Тут впереди закапало сильнее, ручеек мелкий побежал, а по стенам всякая дрянь стала попадаться. Светляки поганые ползали, гусенички прозрачные, мокрицы. Мой факел стал светить совсем худо, у рыжего тоже один дым валил.

— Сколько шагов прошли? Ты считаешь?

— Ну да, сейчас на стенке нацарапаю. Славка, ты глянь, кто там ползет?

— Пока никто опасный не ползет, — сказала Иголка и принялась чихать. От ее чихов эхо понеслось гулять, у меня аж зубы заныли. — Дальше много воды, — добавила Иголка, когда маленько уняла свои чихи. — Придется раздеваться, под воду лезть. Очень холодно будет, вот так.

— Может, назад вернешься? — спросил ее Голова.

— Не вернусь!

— А как ты без одежды в воду полезешь? — уперся Голова. — Я грю те, Славка, одни хлопоты от бабы в походе. Верни ты ее на Пасеку, пропадем мы с ней!

— Ой-ой, тоже мне пер-дюсер! — мигом оскалилась Иголка. — Это еще кто с кем пропадет?

— Эй, не галдите оба! — Я их за шеи взял, тряханул малость, чтобы мозги верно встали. Утихли, они ж не враги другу дружке. Но я после того давнего трепа с Головой стал на него маленько иначе глядеть. Если он с моей бабой собачился, мне казалось — вдруг он так чувства свои страстные скрывает? Мне сеструха вон по памяти из книжки читала, что, мол, обижают сильнее тех, кого любят. Заумно, конечно, сразу и не поймешь, уж больно хитро древние в книжках писали. Ясное дело, пока мне с рыжим не до споров было. Нам бы живыми вылезти, уже здорово.