Увы, на меня ее снисходительность не распространялась. Настал момент отмщения. Она покинула уединение, исполненная решимости взыскать с меня все долги, до единого фунта. Ее ненависть ко мне ничуть не ослабела после его смерти.

Она заявила, что средства для оплаты долгов должны быть изысканы среди утвари Лестер-хауса и Кенилворта, и потребовала немедленно составить соответствующую опись, чтобы вывезти предметы, отобранные для продажи.

По отношению ко мне она была беспощадна. Это приводило меня в ярость, но я ничего не могла с этим поделать.

Одно за другим мне приходилось продавать мои сокровища, ценности, бывшие частью моей жизни. В бессильной ярости я оплакивала расставание с ними, проклиная в душе королеву, но, как обычно, была вынуждена покориться ее воле.

Средств, вырученных от этих вынужденных распродаж, все равно не хватало для погашения всех долгов. Тем не менее мне было очень важно увековечить память Роберта мемориалом в часовне Бошамп. Мемориал с высеченным на нем девизом Роберта Droit et Loyal[17] изготовили из массивных глыб мрамора, Здесь же стояла мраморная фигура Роберта в воротнике святого Михаила, а рядом оставалось свободное место, предназначенное для меня, когда наступит и мой черед.

Так ушел из жизни великий граф Лестер. Спустя год я вышла замуж за Кристофера Блаунта.

Какое-то время я наслаждалась своим новым замужеством и была абсолютно счастлива. У меня был привлекательный, молодой и любящий муж, который постоянно заботился обо мне, а не о другой женщине. Мой сын Роберт, граф Эссекс, быстро превращался в одного из самых приближенных фаворитов королевы. Казалось даже, что со временем он сможет занять место своего отчима.

— Недалек тот день, когда я скажу королеве, что она должна принять тебя, — сообщил он мне.

Он очень отличался от Лестера, всегда такого осторожного и скрытного. Иногда мне становилось за него страшно. У него было так мало такта, и он всегда говорил то, что думает, даже если это могло пойти ему во вред. Эти качества привлекали своей новизной, но я спрашивала себя, долго ли они будут нравиться такой тщеславной и привыкшей к беспрестанной лести женщине, как королева. Пока что Эссекс нравился ей своей юностью и необычностью, являясь для нее enfant terrible[18]. Он и сам всегда был чрезмерно тщеславен, но не переоценивает ли он свое влияние на королеву? — тревожилась я.

Я обсуждала это с Кристофером, который считал, что королева так влюблена в молодость и привлекательную внешность Эссекса, что способна очень многое ему простить. Молодость и привлекательная внешность Кристофера сослужили хорошую службу и ему самому, размышляла я, но ни его молодость, ни его красота не заставили бы меня терпеть с его стороны дерзость и высокомерие, и я сомневалась, что их потерпит Елизавета.

Я сочла за лучшее выждать год, прежде чем выходить замуж, учитывая слухи относительно смерти Лестера и тот факт, что мой новый муж на двадцать лет моложе меня. Последовавший за свадьбой год был очень счастливым.

Мы всегда были дружной семьей. Мне очень нравилась преданность Лестера своим близким. И хотя мои дети были в отличных отношениях со своим первым отчимом, они с готовностью приняли и второго.

Пенелопа всегда была моей любимицей. Как и я, она была склонна к интригам, и, несмотря на все свои семейные неурядицы, никогда не падала духом. Вместо этого она постоянно озиралась вокруг в поисках новых увлекательных приключений. Разумеется, я знала, что вся ее безмятежность — это лишь видимость. Она вела вполне благопристойную жизнь в своем поместье Лис, в Эссексе, а также в лондонском доме лорда Рича. В загородном имении она была образцовой и добродетельной супругой, всю себя посвящающей своему подрастающему выводку. К этому времени у нее уже было пятеро детей. Троих сыновей звали Роберт, Генри и Чарльз, а двух дочерей — Леттис (в мою честь) и Пенелопа (в свою собственную). Но когда она являлась ко двору, из нее ключом била энергия.

Ее возмущал тот факт, что королева по-прежнему отказывается принимать меня, и она уверяла, что Эссекс не упустит возможности восстановить мое положение при дворе.

— Если этого не смог сделать Лестер, ты думаешь, это удастся Эссексу? — сомневалась я.

— Ха! — смеялась Пенелопа. — Ты думаешь, Лестер очень старался?

Я не могла не признать, что Лестеру было сложно отстаивать права своей жены, которую королева подвергла остракизму именно потому, что она являлась его женой.

Мои дети часто бывали в Лестер-хаусе: обе мои дочери, мой сын Уолтер и зачастую Эссекс. Его дружба с Чарльзом Блаунтом, с которым он дрался на дуэли из-за шахматной королевы, окрепла, и Чарльз, который к тому еще был и старшим братом моего мужа, стал практически членом нашей семьи. Нас также часто навещала Франческа Сидни, и разговоры, которые велись за моим столом, были оживленными и непринужденными, хотя иногда выходили за рамки разумной сдержанности. Я даже не пыталась их сдерживать, потому что мне не хотелось привлекать внимание собеседников к своему возрасту, ведь все они были значительно моложе меня. Однако иногда я спрашивала себя, что подумала бы королева, если бы могла их слышать.

Самым беспечным из всех был, разумеется, Эссекс, который обретал все большую уверенность в том, что он может управлять королевой. Чарльз Блаунт изредка предостерегал его от излишней самоуверенности, но Эссекс только смеялся в ответ.

Я всегда с гордостью наблюдала за ним, убежденная в том, что он бесподобен в глазах не только матери, но и других людей. Он был не более привлекателен, чем Лестер в юности, и в равной степени обаятелен. Но, несмотря на то что в отличие от Эссекса, Лестер обладал всеми достоинствами, какими природа только может наделить человека, слабости моего сына были такими милыми, что располагали к нему больше, чем к Лестеру его сила.

Лестер всегда точно знал, какие последствия будут иметь его действия, взвешивая при этом собственную выгоду. Спонтанность Эссекса была такой трогательной именно из-за своей опасности. Как и его честность, или то, что он понимал под честностью. В разгар веселья Эссекс мог внезапно погрустнеть. Он был очень подвижен и преуспевал во многих играх и забавах, но его могла уложить в постель неожиданная болезнь. У него была странная подпрыгивающая походка, по которой его еще издали можно было выделить в группе людей и при виде которой мое сердце каждый раз неизъяснимо щемило. Конечно же, он был очень красив, унаследовав от меня густые золотисто-каштановые волосы и темные глаза, и, конечно же, он очень отличался от других молодых людей, окружавших королеву. Они были подхалимами, а он на лесть не был способен. Более того, он искренне восхищался королевой, в каком-то смысле был в нее влюблен, однако никогда не изменял себе ради того, чтобы угодить ей. Он никогда не восторгался ее мудростью, если в чем-то не соглашался с ней.