Халл, несгибаемый командир мидлсексцев, отступал последним из своей дивизии. Некоторые артиллерийские расчеты поспешили в тыл, даже не пытаясь вызволить орудия, что побудило молодых офицеров Ирландских стрелков вызваться прикатить брошенные пушки. Однако без лошадей и сбруи задача представлялась невыполнимой. Ирландские стрелки в тот день потеряли пять офицеров и 60 рядовых убитыми и пропавшими (большинство попали в плен) – и еще 25 ранеными. Уилкинсон Берд прошел это сражение невредимым, однако три недели спустя потерял ногу в другой битве. Лейтенант Зигенер, немецкий пехотинец, рассказывал, как начали наступать его солдаты при виде отходящих британцев: «Несмотря на большие (и продолжающие расти) потери, мы хотели дожать врага. В 200 м от нашего фронта находилась траншея, в которой еще сидели бойцы. Но и там уже виднелись белые флаги. Британцы выходили с поднятыми руками. Один офицер подошел и сдал свою саблю, но издали по нам по-прежнему палили. Я указал на это и пригрозил немедленно его расстрелять. Британец махнул своим, и пальба стихла»{517}.

Йоркширцы по правому флангу проявили беспримерную самоотверженность. К 16:30 их отрезали, немецкий горнист протрубил британский сигнал прекращения огня, надеясь избежать дальнейшего кровопролития. Остатки батальона продолжали сражаться; один из офицеров, 42-летний майор Чарльз Йейт, повел 19 уцелевших в последнюю штыковую атаку, в которой был тяжело ранен. О том, как расценивать такие подвиги – как героизм или как напрасные жертвы, – будут спорить еще долго; Йейта же наградили Крестом Виктории посмертно, поскольку он погиб в немецком плену, вроде бы при попытке к бегству. Некоторых йоркширцев немцы, в конце концов захватившие позиции, закололи штыками, однако большинство пощадили и с ранеными обращались гуманно. Когда те немногие, кому удалось пробраться обратно к основным силам 2-го корпуса, построились, недосчитались полковника йоркширцев и 17 офицеров почти со всеми подчиненными. Командование остатками принял на себя Берти Тревор.

По центру британского фронта Шотландские горцы Гордона не получили сигнала к отступлению, который около пяти вечера подал верховой, не потрудившийся подскакать к увязшей в бою части ближе чем на 250 м{518}. Семафорящего верхового заметил один субалтерн, но ничего не сообщил, поскольку ему было не до того. Три взвода ускользнули по собственному почину и вернулись в результате в британский строй. Остальные продолжали отстреливаться с Оденкурского гребня до темноты вместе с отставшими из числа Королевских шотландцев и Королевских ирландцев. Непонятная ссора завязалась между командиром гордонцев и временно повышенным до полковника офицером, по совпадению носившим фамилию Гордон, кавалером Креста Виктории, полученного в Южной Африке. Гордон, объявив себя старшим по званию по отношению к командиру полка, взял командование на себя и увел шотландских горцев на юг по темноте. В селении Бертри несколько офицеров вошли в бар и, обнаружив сидящих там немцев, по их собственному малоправдоподобному утверждению, пригрозили им револьверами и расстреляли. В конце концов почти вся часть числом 750 человек сдалась в плен. Подробности их печальной одиссеи, наверняка включавшей ожесточенные взаимные обвинения между высшими офицерами, канули в Лету. Раненый шотландский офицер рассказывал, как молодой немецкий лейтенант угостил его шоколадом и спросил: «Зачем вы, англичане, с нами связались? Это бессмысленно. Мы через три дня будем в Париже».

Французская кавалерия генерала Сорде, вступившая со своими 75-мм орудиями в бой дальше к западу, сыграла бесценную роль в прикрытии британского отступления, которое продолжалось и ночью. Дивизия генерала Анри де Феррона также атаковала немецкие формирования, развертывающиеся по направлению к Ле-Като. Без их поддержки войска Клюка обратили бы левый фланг Смита-Дорриена в бегство еще днем – с катастрофическими последствиями. Некоторые позиции 2-го корпуса обстреливались немецкими снарядами не один час после того, как британцы их оставили. «Британцы отошли так мастерски, что мы даже не заметили», – писал капитан кавалерии Фрайхерр фон дер Хорст{519}. Смиту-Дорриену удалось завершить упорное противостояние самым сложным из тактических маневров – отрывом от подошедшего вплотную противника.

Немецкий капитан артиллерии Фриц Шнайдер назвал 26 августа славным днем в истории своего полка, но «британцы тоже сражались храбро. Это нужно отметить. Они держали свои позиции, несмотря на тяжелые и кровопролитные потери. <…> Когда вечером мы оказались на дороге в Бовуа, мимо нас провели группу из 40–50 пленных. Все это высокие, крепко сбитые парни с впечатляющей выправкой и формой. Никакого сравнения с низкорослыми, бледными, растерянными французами в перепачканных мундирах, которых мы захватили два дня назад в Турне!»{520} Самым популярным трофеем с поля боя оказались десятки брошенных британских шинелей – победители оценили качество.

Неудавшаяся попытка окружить и разбить войска Смита-Дорриена плохо отразилась на репутации Клюка и заодно продемонстрировала силу сопротивления, с которой придется столкнуться немцам. Позиции, занятые 2-м корпусом 26 августа, были заведомо проигрышными. Однако Смит-Дорриен не потерял самообладания и вызволил свои войска, сохранив вполне сносный боевой порядок. И все же до триумфа британцам в этом сражении, как и в битве при Монсе, было далеко. Они просто задержали противника на несколько часов и избежали катастрофы, в основном благодаря тому, что враг не смог оперативно сосредоточить против них превосходящие силы. 2-й корпус бросил на поле боя 38 орудий, официальные потери при Ле-Като составили 7812 человек – серьезный урон для маленькой армии, хотя в последующие дни в строй вернулось немало отставших. Таким образом, наиболее вероятным числом потерь с британской стороны представляется 5000, из которых около 700 были убиты, 2500 – взяты в плен, остальные ранены.

Во время отступления 2-го корпуса стоявшие по обочинам штабные офицеры, направляли людей к своим частям. Идентификацию затрудняло то, что многие раздали кокарды жителям окрестных селений. Том Вулакомб из Мидлсексского полка делился наблюдениями и собственными смешанными чувствами при отступлении: «Дорога… была кошмарной – повсюду мертвые и раненые лошади, людские тела; столпотворение из лафетов, орудий, карет скорой, повозок, телег, многие без извозчиков, хаотично двигаются и сталкиваются. Я маршировал в тот вечер свежий и полный сил, хотя в бой незадолго до того вступал выжатый, словно лимон. Враг умеет взбодрить».

Корпус Смита-Дорриена отвоевал 12-часовую фору у противника, который не пытался пуститься вдогонку. Анализ потерь полков показывает, что Клюк при Ле-Като лишился вполовину меньше людей, чем Смит-Дорриен: у немцев в плен попали единицы, в отличие от многочисленных оставленных на поле боя британцев. Боевые потери у Клюка за 10-дневный период, охватывающий бои при Монсе и Ле-Като, составили немногим больше 7000. 1-я немецкая армия за весь август признала потерю лишь 2863 человек убитыми и пропавшими и еще 7869 – ранеными. Подобные цифры можно считать незначительными, учитывая, что под началом Клюка воевало 217 384 человека. Однако не меньше прямых потерь его беспокоил список больных, насчитывающий 8000 человек, – в основном стерших ноги до невозможности маршировать. Официальные британские историки в 1920 году доказывали, что немцы намеренно преуменьшали потери, хотя верить этому нет никакого резона. Британские экспедиционные войска храбро выстояли в обеих решающих августовских битвах, однако нанесли гораздо меньший урон противнику, чем предполагали оптимисты тогда и воображали романтики впоследствии.