бедру под полотенце так далеко, что пальцы едва не коснулись влажных завитков. Боже, какого же они цвета?.. Темно-рыжие, как он и представлял? Медные с бронзовым отливом, как пряди на голове?

Не в силах сдержаться, он двинул рукой дальше, отчаянно желая приласкать скользкий бугорок меж бедер Брианны. Однако сделав усилие, от которого потемнело в глазах, сумел остановиться.

Брианна коснулась его руки, подталкивая продолжить.

— Прошу… — шепнула она. — Прошу тебя, давай…

Роджер казался себе пустым и звонким внутри, словно колокол. Сердцебиение отдавалось в ушах, груди и — почти что болезненно — в паху. Роджер закрыл глаза и вжал ладони в грубую дорожку, стараясь стереть с них ощущение кожи Брианны.

— Нет, — прохрипел он. — Нет, не здесь, не так.

Брианна села, набрасывая на бедра темно-синее полотенце, от чего стала похожа на русалку, вынырнувшую из глубин. Кожа успела остыть, стала белой, как мрамор, по ней пробежали мурашки.

Роджер снова ее коснулся, обвел губы кончиками пальцев. Он еще помнил вкус поцелуя — вкус зубной пасты и чистоты — и ее сладкий, мягкий язык.

— Лучше, — шепнул Роджер в ответ. — Хочу, чтобы было лучше… это ведь первый раз.

Они встали на колени, глядя друг на друга. Воздух заискрился от несказанных слов. Запал все еще тлел. Роджеру казалась, что его пригвоздило к месту. Наверное, сравнение с горгоной все же было верным.

Но когда снизу донесся запах гари, они оба подскочили.

— Что-то горит! — воскликнула Брианна.

Кое-как натянув полотенце, девушка рванула к лестнице, однако Роджер успел поймать ее за руку. Теперь совсем холодную на ощупь, остывшую на сквозняке.

— Я разберусь. А ты оденься.

Мельком глянув на него, Брианна исчезла в спальне. Дверь со щелчком захлопнулась, а Роджер побежал вниз по ступенькам, чувствуя, как по-прежнему горит ладонь — та, которой он коснулся Брианны.

Роджер вытирал выкипевший суп и чертыхался. Ну что на него нашло? Зачем так к ней бросился, словно обезумевший лосось к нерестилищу? Сорвал полотенце, завалил на пол… Господи, да она теперь наверняка считает его, Роджера, едва ли не насильником!

И в то же время грудь наполнял жар, не связанный ни со стыдом, ни с горячей плитой, которую Роджер мыл. Это был жар Брианны, который по-прежнему согревал изнутри. «Прошу тебя, давай…»

Роджер достаточно хорошо понимал язык телодвижений, чтобы отличить истинное желание от готовности уступить. Однако то, что он ощутил в краткий миг, когда тело Брианны отозвалось на прикосновения, оказалось куда большим. Словно Вселенная вдруг сдвинулась с тихим, но решительным щелчком. Его отголосок еще отдавался внутри, в костях.

Роджер хотел Брианну. Целиком и полностью, не только тело, не только в постели. Он хотел ее всю, навсегда. Внезапно библейское выражение «плоть едина» стало необычайно понятным, единственно верным. Они почти стали ею там, на полу коридора, однако Роджер остановился, вдруг почувствовав себя ужасно уязвимым… Он уже не был цельной личностью, он превратился в половинку того, что еще не создано.

Остатки испорченного супа пошли в раковину. Неважно, поужинать можно и в пабе. Так даже лучше — подальше от дома, от соблазна.

Ужин, непринужденная болтовня, прогулка у реки… Брианна хотела сходить на церковную службу в канун Рождества. А потом…

Что ж, потом они вернутся в дом, темный и укромный. Останутся среди таинства священной ночи наедине с едва рожденной любовью. И он отнесет Брианну на руках наверх, ведь в эту ночь лишение невинности будет не утратой чистоты, а рождением вечного счастья…

Выключив свет, Роджер вышел из кухни. За его спиной, на плите остался гореть забытый огонек, ровный и горячий, как пламя любви.

Глава 18

Недостойная похоть

Преподобный Уэйкфилд, человек дружелюбный, отстаивал единство христианских церквей и терпимо относился к любым религиозным убеждениям. Он даже был готов принять те вероучения, которые его паства посчитала бы возмутительными, если не откровенно кощунственными.

Однако суровое шотландское пресвитерианство подозрительно относилось ко всему папистскому. Поэтому на входе в католическую церковь Роджер испытал некую неловкость — будто его тут же схватят и насильно окрестят странно одетые слуги Животворящего Креста.

Ничего подобного, правда, не произошло, когда он проследовал за Брианной в недра небольшой каменной церквушки. У дальнего конца нефа мальчишка в длинной белой рясе мирно зажигал четыре высоких свечи, украшающие алтарь. В воздухе витал незнакомый легкий аромат. Роджер незаметно вдохнул поглубже. Ладан?..

Покопавшись в сумочке, Брианна вытащила круглую кружевную штучку и приколола заколкой к волосам.

— Что это?

— Не знаю, как у вас это называется, — ответила Брианна. — Нужно носить в церкви, если не хочешь надевать шляпку или вуаль. Теперь такое совсем необязательно, я с детства привыкла. Видишь ли, раньше женщинам запрещали входить в католическую церковь с непокрытой головой.

— Почему?

— Наверное, из-за апостола Павла. — Брианна достала расческу, чтобы привести в порядок кончики волос. — Он считал, что женщины должны прятать волосы, чтобы не пасть жертвами чужой похоти. Старый ворчун с приветом, — добавила она, пряча расческу. — Мама всегда говорила, что он просто боялся женщин. Считал их опасными, — широко усмехнулась Брианна.

— А они опасны.

Поддавшись порыву, Роджер поцеловал Брианну. Она удивилась, однако привстала на цыпочки и поцеловала его в ответ, нежно и быстро. Со стороны наблюдавших за ними людей донеслось недовольное «Кхм!».

— В церкви! Да еще и в канун Рождества! — раздалось откуда-то сзади шипение.

— Ну, не совсем в церкви, Анни, это же только притвор.

— Да он же вообще сын священника!

— Анни, ты ведь знаешь пословицу про сапожника без сапог? Проповедник недосмотрел, что его сын угодил в лапы к дьяволу… Пойдем уже внутрь, давай.

Голоса удалились под громкий стук женских каблучков и более мягкий звук мужских шагов. Брианна с усмешкой глянула на Роджера.

— Ты угодил в лапы к дьяволу?

Он улыбнулся и погладил ее по щеке. В честь Рождества Брианна надела бабушкино ожерелье, а ее кожа сияла не хуже жемчужин.

— Если я ему зачем-то нужен.

Ответить Брианна не успела — в открывшуюся дверь ворвался пропитанный туманом воздух.

— О, мистер Уэйкфилд, вы ли это?

Роджер обернулся. На него уставились две пары горящих любопытством глаз. Они принадлежали двум пожилым низкорослым дамочкам, которые стояли под ручку. Из-под фетровых шляпок выбивались седые пряди.

— Миссис Макмердо, миссис Хэйз! Счастливого Рождества! — улыбнулся им Роджер.

Миссис Макмердо жила через два дома от преподобного и каждое воскресенье ходила в церковь пешком на пару со своей подругой миссис Хэйз. Роджер с самого детства был знаком с ними обеими.

— Перешли на сторону Римско-католической церкви, мистер Уэйкфилд? — поинтересовалась Крисси Макмердо.

Джесси Хэйз