Я мотаю головой. Это невозможно. Скотт никогда бы не обидел меня. Он был на это неспособен.

– Я так чертовски боялся всего этого, что когда пустился в бега, то уже не мог остановиться. Я боялся снова увидеть тебя. Боялся, что если увижу тебя, то останусь и превращусь в своего отца.

Скотт негромко матерится и складывает ладони вместе, как будто для молитвы. Я закусываю губу, когда его голос срывается.

– Когда ты только переехала сюда, то каждый раз при взгляде на тебя я видел своего старика. Я видел его ярость в твоих глазах. Видел его ожесточение, глубоко въевшееся в тебя. Как бы сильно я ни проклинал себя за то, что покинул тебя, я ни секунды об этом не жалею. Если бы я остался, то никогда не смог бы освободиться и сейчас носил бы в себе груз гнева и ожесточения, которые я вижу в тебе.

Я знаю, о чём он говорит. Гнев и ожесточение – это цепи, которые опутывают меня, не дают подняться и грозят утопить. По крайней мере, так было до тех пор, пока я не встретила Райана. Но одного телефонного звонка от Ширли оказалось достаточно, чтобы цепи вернулись и ещё туже обвили моё горло.

– Везуха тебе. Ты освободился, а я оказалась по уши в дерьме.

Скотт наклоняется вперёд.

– Я понимаю, так это выглядит со стороны, но я освободился и ради тебя тоже. Я облажался. Мне нужно было вернуться за тобой, как только я подписал контракт с «Янкиз». Я должен был забрать тебя с собой в Нью-Йорк. Я этого не сделал, это моя вина, но сейчас я здесь, и всё это… – он разводит руки, показывая на свой дом, – твоё. Это твой шанс, малыш. Это твой бейсбол. Всё, что от тебя требуется, – это поверить мне и принять это. У тебя будет всё, чего ты захочешь, но ты должна оставить прошлое позади.

Скотт говорит о надежде, но надежда – это миф. Он говорит так, будто это просто – бросить маму. Как будто я могу вот так легко справиться с демонами своих ночных кошмаров и без усилий, по мановению волшебной палочки всё сразу станет хорошо.

– А мама?

Он отвечает не сразу. Вместо ответа он долго смотрит на шрам, белеющий на его левой руке, – след ножа, которым дедушка порезал его, когда Скотт был ребёнком.

– Это не моя ответственность, да и не твоя тоже.

– Нет! Вот в этом ты ошибаешься! Мама – моя ответственность. Это я виновата, что она несчастна.

– Ты заблуждаешься.

– Неважно! Я вот тут подумала… Ты не мог бы дать ей немного денег? Мы бы положили её в какой-нибудь реабилитационный центр, а когда её там почистят, мы бы перевели её в место получше. Мама раньше работала, мы нашли бы ей какую-нибудь работу. Она так долго жила в нищете, Скотт! Я знаю, она держится за этого Трента только потому, что у него водятся деньги. Я знаю, если ты ей поможешь, она сможет выкарабкаться.

– Я не могу.

Моя голова откидывается назад, как будто он меня ударил.

– Что значит – не можешь?

Я же сделала это! Я попросила его о помощи. Я доверилась ему, а он швыряет моё доверие мне же в лицо?

– Я дал Эллисон и себе много разных обещаний, когда мы переехали в Гровтон и, самое главное, когда я вернул тебя в свою жизнь. Твоя мать – это черта, которую я не могу пересечь.

Нет. Нет, нет, нет. НЕТ! Не так мы должны были разговаривать!

– Но ты должен!

Комната вдруг начинает давить на меня, я вскакиваю. Мне нужно выйти отсюда. Но всюду, куда ни повернись, здесь или окно, или проход в другую комнату. Неужели в этом огромном грёбаном доме вообще нет двери наружу?

– Элизабет, – медленно говорит Скотт, – может быть, ты сядешь?

– Ты должен ей помочь! (Потому что я этого сделать не могу и схожу с ума от этой мысли.) Отправь её в реабилитационный центр! Помоги ей избавиться от зависимости. Она сразу станет другой, вот увидишь. Ты просто не понимаешь. У неё никогда в жизни не было шанса. У нас с ней никогда ничего не было. Нам никто никогда не помогал.

– Я посылал ей деньги, – негромко говорит Скотт.

В моей голове раздаётся оглушительный гул, я застываю на полпути. Я стою на кухне, но понятия не имею, как я здесь очутилась.

– Что ты сказал?

Скотт подходит к кухонному острову.

– Каждый месяц я присылал твоей матери деньги. Я открыл банковский счёт на её имя, и каждый месяц она снимала с него всё до цента. Мне не хватало мужества позвонить тебе, но хватало сполна, чтобы платить за свои ошибки. Несколько месяцев назад Эллисон узнала об этом счёте и решила, что у меня связь на стороне. Я привёз её сюда, в Гровтон, чтобы доказать, что не вру насчёт тебя и твоей матери, но мне совсем не понравилось то, что я здесь узнал. Мы остались, но я дал Эллисон слово, что прекращу переводить твоей матери деньги. Было ясно, что мои деньги не идут на пользу ни ей, ни тебе.

– Ты врёшь! – ору я и с силой ударяю рукой по столешнице. – Ты врёшь, твою мать!

Он врёт, врёт, он не может не врать!

– Если хочешь, я могу показать тебе выписку со счёта.

Я не могу дышать. Не могу… не могу дышать. Не могу.

– Элизабет, – говорит Скотт, – сядь.

Я пытаюсь вздохнуть, но не могу. Вцепившись в край стойки, я складываюсь пополам, пытаясь сделать хоть глоток воздуха. Скотт говорит неправду. Это не может быть правдой. Мама никогда не поступила бы так со мной. Никогда. Почему я не могу, блин, дышать?

– Элизабет!

Скотт отбрасывает стоящий между нами табурет и подхватывает меня, когда я оседаю на пол. Он сидит рядом со мной, я роняю голову на руки.

– Просто дыши, – приказывает Скотт.

Мои вдохи похожи на хрипы, я чувствую, как мой разум раскалывается пополам.

– Всё нормально, – говорит Скотт.

Но нет. Всё совсем не нормально.

Бет не пришла прошлой ночью. Что ж, это понятно. Мои родители вернулись в Гровтон, к тому же Бет весь день и вечер провела в больнице, ей нужно отдохнуть. И всё-таки я надеялся, что она придёт. В субботу я видел её всего несколько секунд, да и то под бдительным оком Скотта. Она выглядела разбитой. Мне нужно поговорить с ней, мне нужно сказать ей, что я её люблю, и услышать это в ответ.

Ничего, я перехвачу её до начала уроков и целый день буду из кожи вон лезть, чтобы она улыбнулась. Лейси, Крис и Логан тоже помогут. Вчетвером мы сумеем её растормошить!

Я открываю холодильник, беру бутылочку «гаторейда», хватаю со столешницы ключи от машины и отступаю в сторону, чтобы не столкнуться с мамой.

– Извини. Увидимся на игре.

Там же я официально представлю Бет своим родителям. Я же знаю, что они ни за что не закатят сцену на публике.

– Ещё рано. Сядь, – мама проходит мимо меня.

Она с утра при полном параде. Нарядные брюки. Пуловер в тон. Жемчуг. Сегодня у неё обед в клубе. Отец выходит на кухню из столовой, на маму он даже не смотрит. Предполагалось, что неделя отпуска сможет спасти их брак. Вчера ночью мои родители спали в разных комнатах.