Она уже представляла, как пишет за маленьким письменным столом, стоявшим у окна, где пестрели городские крыши, или делит с Ашем завтрак на залитой солнцем террасе, или свернулась с книгой на кремовых подушках дивана. Или лежит растрепанная и обвившаяся вокруг Аша в королевского размера постели, под золоченым потолком.

Взяв из фруктовой вазы чудесный персик, она понюхала его и вошла в ванную с большой стеклянной кабинкой, глубокой-глубокой ванной с джакузи и акрами белого мрамора с черными прожилками.

И тут же представила себе картину: свечи, Флоренция, залитая лунным светом, она и Аш в горячей пенной воде.

Нужно распаковать вещи, устроиться, освоиться. У нее всегда был определенный ритуал начала жизни в новом месте. Но она продолжала бродить по номеру, вдыхая запах персика, открывая окна навстречу воздуху, свету, запахам Флоренции.

Она обошла всю жилую зону. Аш закрыл входную дверь.

– Я останавливалась во многих впечатляющих домах, – сказала она ему. – Но этот оттеснил все другие и занял первое место. Где Джули и Люк? Здесь можно заблудиться.

– В своем номере. Она хотела разложить вещи и освежиться. Ей нужно посетить много галерей. Установить контакты.

– Верно.

– Ты не расспросила управляющего о его семейном положении, политических пристрастиях и любимом времяпрепровождении?

Она невольно рассмеялась.

– Знаю, это довольно бесцеремонно. Но я захвачена своим маленьким мирком. Так прекрасно снова очутиться во Флоренции, и я никогда не видела ее такой. Но что может быть лучше? Чудесно быть здесь вместе с тобой. И как здорово: гулять здесь вместе с тобой и не оглядываться постоянно в ожидании опасности. Все немного ярче. Немного прекраснее, чем в прошлый раз.

– Когда все закончится, нам не придется оглядываться в ожидании опасности. И мы сможем приезжать сюда, когда ты захочешь.

Сердце Лайлы сжалось. Она перекатывала персик в ладонях, изучая тем временем Аша.

– Это серьезное обещание.

– Я все обещания исполняю.

– Знаю.

Она отложила персик – насладится им позже, – сейчас у нее на уме было другое развлечение.

– Мне следует быть практичной, распаковать вещи, привести все в порядок. Но я хочу долгий-долгий горячий душ в этой изумительной ванне, так что…

Она пошла назад. Оглянулась.

– Заинтересован?

Он изогнул бровь.

– Только дурак не заинтересовался бы.

– А ты не дурак.

Она сбросила на ходу туфли.

– Ты удивительно свежа для той, что только что совершила трансатлантический перелет.

– А ты когда-нибудь путешествовал в междугородном автобусе?

– О’кей, твой верх.

– Даже при таком образе путешествий я подобна джерси.

Она вытянула ленту из волос и бросила на длинную гладкую стойку.

– Ты подобна Джерси?

– Ткань. Не штат. Мало изнашиваюсь и хорошо переношу путешествия.

Она взяла из корзины шампунь, открыла, понюхала. Хорош! Улыбнулась Ашу, сбросила блузку, капри, кружевной топ.

– И я очень вынослива.

Она взяла гель для душа, шампунь и подошла к душевой кабинке.

– Шелк роскошен, но джерси держится лучше.

Она включила душ, вошла в кабинку. Оставила дверцу открытой.

– Кстати, я сказала «долгий и горячий».

– Да, я понял.

Он наблюдал, как она раздевается, как поднимает лицо к струйкам, как подставляет голову под воду, пока волосы не заблестели, словно тюленья шкура.

Когда он встал сзади, она повернулась и обняла его за шею.

– Это третье место, где мы занимаемся сексом здесь.

– Я все это время была в коме?

– Это было в моем воображении. Превосходно.

– А где остальные два?

– Доверься мне.

Она прижалась губами к его губам.

– Постепенно все узнаешь.

Он уловил запах персиков, когда она погладила его щеку и прижалась теплым мокрым телом к его телу.

Аш подумал о цыганке, подстрекающей мужчину взять ее, и королеве фей, лениво просыпающейся после того, как взяла мужчину.

Подумал о ней, такой откровенной, такой свежей, с кучей маленьких потайных карманов, содержащих куда больше того, что она раскрывала о себе.

Пар поднимался: вода пульсировала, ее руки гладили его, бросая вызов, словно шепча приглашение.

Желание пело в его крови. Сгущалось, как пар, в жаре и влаге.

Он приподнял ее, подержал, как балерину на пуантах, жадно овладевая ее ртом, горлом, пока она не вцепилась ему в волосы, чтобы сохранить равновесие. Она что-то высвободила в нем. И чувствовала это в безумном биении его сердца, в отчаянной скачке его рук по своему телу.

Буйный восторг охватил ее.

Взять, просто взять… сплошные жадность и похоть и ненасытный голод плоти. Ощущение этого под ласками алчных рук, вкус языка, сплетенного с языком.

Он с отчаянным нетерпением сжал ее бедра, поднял еще на дюйм.

И ринулся в нее, так бурно, так резко, что она вскрикнула. Потрясенно. Торжествующе.

Быть настолько желанной – безоглядно желанной – и желать в ответ… это больше, чем она когда-либо испытывала. Она льнула к нему. Дыхание со всхлипами вырывалось из глотки под аккомпанемент громких шлепков плоти о мокрую плоть.

Она вобрала его в себя, окутала, завладела им и позволила владеть собой.

И наконец, громко закричав от наслаждения, капитулировала. Прильнула к нему, готовая растечься лужицей у его ног, если не прижмется покрепче.

Она перестала понимать, где они, почти не помнила, кто они, только цеплялась за него под бешеный галоп сердца, грохот которого отдавался в ушах.

Он бы отнес ее в постель, если бы хватило сил.

Отдышавшись, он прислонился щекой к ее макушке.

– Согрелась?

– Определенно.

– Но прошло не слишком много времени.

– Иногда ты слишком спешишь.

– А вот ты иногда очень нетерпелива.

Он отступил, открыл шампунь и, не отрывая взгляда от ее лица, стал намыливать ее волосы, пропуская их между пальцев. Потом повернул ее к себе, собрал ее волосы кверху и погрузил в них пальцы, массируя.

Дрожь восторга снова прошла по ее телу.

– Боже, ты умеешь жить!

– Всем иногда необходимо собраться с мыслями и лишь потом действовать.

На этот раз все было долго. Жарко и долго.