— Ваша светлость, со стороны армии просто безумие было вообще соваться в ущелье. Тут так тесно, стены смыкаются вокруг нас. А без разведчиков и пикетов герцог Радомор может напасть на нас в любой момент — как только ему заблагорассудится.

— Дьюранд, я велю отослать тебя назад в кандалах, несмотря ни на каких собак. Выводи своего распроклятого коня на берег, ты ж его убьешь.

Дьюранд вскарабкался на берег и втиснулся между Ламориком и его спутниками.

— Я пытался предупредить вас. Грачи. Они явились ко мне в Расписном Чертоге.

— Ты так уверен, Дьюранд? Ты был накачан маковым отваром, эвкалиптом и невесть чем еще.

— Хорошо, ваша светлость, забудьте про Грачей. Просто взгляните, что перед вами. Мы идем по следу, проложенному герцогом. Паладина специально отправили раззадорить нас, выманить из крепости. — Дьюранд зажмурился. — И он своего добился: мы движемся вслепую, вытянув шею! Сколько еще до того, как…

Бароны Ламорика зашипели, точно змеи. Сванскин аж плевался от злости.

— Кто, во имя Небес, это такой?

Дьюранд как-то не осознавал, что говорит на публику: рыцари, едущие следом за Ламориком, теперь не сводили с него глаз — рыцари, скорее всего и так уже здорово напуганные псами, виселицами и выжженной землей вокруг. Но Дьюранд не для того проделал весь путь до Ирлака, чтобы облегчить своим соплеменникам дорогу в западню Радомора.

— Сколько еще до того, как Грачи, Паладин и Радоморово войско обрушатся на долину? Нас всех перебьют, и путь на Гирет будет открыт.

Саллоухит вздернул острую бородку.

— Предатель уже один раз обманулся в расчетах.

Здоровяк Хонфельс сверкнул белозубой улыбкой:

— Мы выступили чертовски быстро!

— В самом деле, — поддержал его Саллоухит. — Очень может быть, мы придем, когда силки его еще не натянуты, ловчие ямы недорыты, войско не оправилось от смятения.

Хонфельс взмахнул широкой ладонью.

— Если он расставил капкан на армию, то поймает в него молнию. А, сэр Дьюранд?

Ламорик вскинул руку. Ему было не до глупых шуток.

— Чем скорее мы сможем вынудить Радомора к битве, тем лучше.

— Ваша светлость. Эти дьяволы надеются, что именно так мы и станем рассуждать. Ваши бароны твердят, что Радомор никак не может быть готов к нашему приходу, а между тем враг уже сумел ослепить ваше войско и выжечь все герцогство.

Надо поворачивать! Непременно!

Ламорик обвел глазом Конзара и остальных офицеров, в том числе Саллоухита. Хонфельс не знал, куда и смотреть.

— Мы обсуждали разведку боем, — промолвил Ламорик.

— Да, но…

— Высланный на разведку отряд не вернулся, — перебил Ламорик. Свита его мрачнела на глазах.

— Что вы?..

— Они ускакали — и с тех пор ни следа.

Дьюранд сжал обломанные зубы.

— Прах побери! И сколько?

— Три отряда. Шестьдесят восемь человек. Ускакали час назад, — признался Ламорик.

— Владыка Судеб! Мы ровно там, куда хотели заманить нас эти дьяволы! — Над головой вырисовывались на фоне свинцового неба неровные очертания краев утесов. Дьюранд обвел их рукой. — Его дорога, его долина, его план.

Неужели уже слишком поздно?

Ламорик немного помолчал.

— Ну, это мы еще можем изменить.

Офицеры переглянулись.

— Почему бы не подняться наверх? — спросил Ламорик.

Старый Сванскин процедил сквозь усы самое очевидное возражение:

— Чтобы нас было видно на пять лиг со всех сторон, как на ладони?

— Да! — подтвердил Ламорик. — На лиги вокруг — но сейчас мы идем по тропе, что приготовил для нас Радомор. Тут каждый это прекрасно понимает. И со всех сторон кишат Радоморовы твари. Уже сейчас сукин сын отлично знает, где мы и сколько нас — до последнего человека.

Ламорик несколько долгих мгновений глядел в лицо Дьюранду — а войско тем временем двигалось все дальше вглубь герцогства Радомора.

— Я не подожму хвост. Я не позволю Радомору собраться с силами. Пусть покажет, на что он способен. Охотник может поймать тигра в сеть — но знает ли он, что с ним делать потом?

— Уж Радомор знает, — мрачно заметил Дьюранд.

— Довольно! Я сказал свое слово. Мы знали, что дело дойдет до драки. Знали, что нам предстоит встретиться с Радомором лицом к лицу. Ни один воин из моей армии не повернет вспять. А теперь хватит таскаться за мной по пятам, как на веревочке. Поскачешь в моей гвардии. Займи место рядом с сэром Бейденом, подозреваю, нашему старому доброму Берхарду возиться с тобой уже осточертело.

Дьюранд заставил себя поклониться. Если Ламорик твердо намерен продолжать путь, он, Дьюранд, должен следовать за ним. Нельзя покидать Дорвен на произвол судьбы. Нельзя покидать на произвол судьбы Ламорика. Он должен либо убедить соотечественников вернуться, либо разделить их судьбу.

* * *

Войско поднялось из ущелья наверх. Теперь они двигались по широкому хребту герцогства. И где-то там, в хвосте войска, шла вместе со всеми Дорвен. Псы унесли еще троих несчастных, которых естественная потребность и соображения скромности заставили ненадолго покинуть строй. Идти по голой равнине было труднее, чем по ущелью, зато теперь, когда черные стены уже не давили на людей, а землю вокруг было видно на несколько лиг в любую сторону, все вздохнули чуть свободнее. Хонфельс все понукал своих вассалов петь походные песни, но даже теперь во всей армии, что ползла по верху долины, не нашлось бы ни единой не сжатой челюсти.

Радомор вполне мог все это предвидеть: едва ли он мог всерьез надеяться, что вражеская армия согласится вслепую двигаться по теснине. Однако Дьюранд не сомневался: дай они Радомору чуть больше времени и он не преминул бы воспользоваться такой великолепной возможностью.

— Эй!

Дьюранд обернулся — пожалуй, слишком быстро для больных ребер — и обнаружил, что на него с глумливой ухмылкой смотрит Бейден. Бейден усталым жестом стянул кольчужный капюшон, и теперь голова у него выпирала, лысая, как задница мертвеца.

— Нечего сказать, гораздо лучше, — процедил он. — Эта твоя идея ехать по верху. — Кони сейчас неровной походкой пробирались по какой-то насыпи. — Наши парни вообще страшно любят подъемы. То, что им надо — вдоволь поползать на четвереньках в саже и грязи, да еще после дождичка. И тут нет никаких дорог, так что и волноваться не из-за чего. Насыпи да ямы, милое дело.

Но Дьюранд не сводил глаз со старого боевого цепа, заткнутого за пояс у старого негодяя. Он буквально ощущал вмятины у себя на черепе — точно пробовал пальцем остроту ножа.

— А ты всегда ездишь с цепом, — проговорил он.