Прощупывая место для очередного шага, Прохор вдруг услышал всплеск воды и шумное барахтанье на противоположной стороне тростника. Прислушиваясь к звукам хлюпающей воды и отчаянному пыхтению, он со злорадной ухмылкой прошептал: «Вот и попалась старая сука!»

Преследователь, казалось, равнодушно наблюдал за медленным, но неотвратимым погружением своей жертвы в болотную пучину. Старуха яростно и неумело дёргалась в бурой жиже, ещё больше усугубляя своё положение. Вокруг реденькими чубами росла только болотная растительность, которая колыхалась вместе с водной поверхностью. Ни идти, ни плыть невозможно, и уцепиться было не за что. Это был конец. Над поверхностью грязной воды уже оставалась лишь верхняя часть туловища. Всё происходило примерно так, как и представляла в мечтаниях старая ведьма, вот только всё было наоборот!

Прохор угрюмо продолжал наблюдать. Старуху всё больше и больше заглатывала трясина. Оба пока не проронили ни единого слова: каждый принимал свой удел молча. Хима не просила ни пощады, ни помощи. Прохор не предлагал ни того, ни другого. Наконец, видя, что грязная жижа подбирается уже к дрожащему подбородку, Прохор напоследок тихо произнёс:

— Это тебе за сына… За маленькое и ни в чём неповинное дитятко…

Ведьма встрепенулась и впервые прямо глянула на Прохора. Взгляды их скрестились. Казалось, вот-вот напряжение между ними разрядится молнией и громом. Но вместо этого грязное и обезображенное лицо ведьмы совсем неожиданно исказилось в зловещей улыбке.

— Повтори, — просипела она.

— Ты погубила моего сына! За это сдохнешь в этом болоте и будешь вечно в аду гореть, сука старая! — в нервном срыве закричал Прохор, насилу сдерживая себя, чтобы не выстрелить в мерзкую рожу. Но это было бы превеликой услугой для ведьмы.

И совсем уж неожиданно, на последних мгновениях жизни, старуха разразилась жутким хохотом. Прохор остолбенел. Это выглядело так неестественно и ужасно, что привело бы в замешательство любого человека. Дикий смех ведьмы, словно по-живому резал Прохора. Он уже вскинул было ружье, чтобы прекратить мучения. Нет, не Химы мучения — свои! Но в последний момент всё же опомнился и выстрелил нарочно мимо. Пусть дольше помучается!

Меж тем бурая грязь неумолимо подползала уже ко рту ведьмы. Казалось, что Химу заглатывала не просто трясина, а демон, который был уверен в своей хватке и, играя, не спеша, с превеликим наслаждением медленно выдавливал жизнь из своей жертвы.

Старуха была измождена, а дыхание настолько сдавлено, что она с трудом лишь сипела. Но вот ведьма в очередной раз дёрнулась, и ей удалось на какой-то вершок вытянуться, приподняться над булькающей смертью.

— Непричастная… я к дитяти… хотя давно могла бы… — тяжело, отрывками ведьма выплёвывала слова, стараясь экономить последние вздохи.

— Это ты всё сотворила, змея подколодная!

И опять Хима непритворно рассмеялась. Было видно, что на последних мгновениях жизни она обрела какое-то успокоение, и это ещё больше разозлило Прохора. С омерзением глядя на ведьму, он никак не мог найти нужных слов, чтобы сполна выразить всю жгучую ненависть к ней.

— Ты дьявол во плоти, и место твоё в аду! — опять в гневе кричал Прохор, полностью сбитый с толку странным поведением ведьмы.

— Ошибаешься, собака… с настоящим дьяволом тебе ещё предстоит… я по сравнению… ангел…

Вместо окончания фразы Прохор услышал лишь булькающие звуки огромного полесского болота, безжалостно заглатывающего своих жертв. Равнодушная к страданиям своих жертв, топь грязевой рукою навсегда закрыла Химе рот и нос…

А над головой старухи простиралась необъятная ширь: что в вышину до небесной лазури, что вдаль до сизой дымки. И всё это был воздух! Но вдохнуть хотя бы ничтожный глоточек из этого живительного и необъятного воздушного простора ведьме уже было не суждено. Последние пузыри воздуха вырвались из её лёгких и забормотали у самой переносицы. Словно играясь в салки, они взмывали один за другим и лопались весело и задорно. Им были совершенно безразличны людские передряги и вся трагичность происходящего. И каждый исчезающий пузырёк смертным метрономом отчеканивал Серафиме последние мгновения её неудавшейся жизни.

Над бурой водой теперь уже оставались только глаза старухи. Прохор неотрывно смотрел в них, ища там страх, ужас, сожаление о содеянном зле, раскаяние. Но вместо всего этого глаза ведьмы не просто смеялись — они торжествовали! За миг до погружения в вечную тьму они лучились ликованьем…

Это было уму непостижимо! От этого предсмертного торжества ведьмы у Прохора лоб покрылся холодным потом. Ему стало настолько худо, что ноги подкашивались, тело обмякло в тошнотворной слабости. Прохора охватило такое ощущение, будто это не он, а Хима расправлялась с ним. Казалось, что тяжёлый осадок на душе камнем тянул в болотную бездну и его. Подавленный, Прохор безвольно опустился прямо в воду.

А вытянутая над мутной водой костлявая рука старухи скрючилась в агонии и, приворожив к себе взгляд победителя, словно грозила, что это ещё не конец…

Прохор долго сидел в отрешённом ступоре. Заметив, что и его потихоньку начало засасывать, он оторвал взор от торчащей из трясины руки и с трудом выбрался в безопасное место.

Уже отойдя шагов на тридцать, он оглянулся и в последний раз с удовлетворением глянул на жуткую могилу ведьмы. «Пригвоздить бы тебя ещё и осиновым колом… к самому дну, чтоб никогда не всплыла!» — подумал он и, повернувшись, навсегда оставил в прошлом все тревоги, связанные со злобной колдуньей.

Мутная вода зловеще ласкала Орлику сначала лишь брюхо, затем бока. Не чувствуя под ногами твёрдой опоры, конь потерял равновесие и начал медленно заваливаться на бок. Если он не сделает упор ногой, это будет ужасный конец. Но ноги Орлика глубоко увязли, и он, изрядно обессилев, уже не мог даже выдернуть их. Предчувствуя свою участь и противясь ей, Орлик жалобно заржал. Как ещё могло животное выразить протест злому року, уготовившему ему такой ужасный и безвременный конец. Наверное, природа-владычица на такие мелочи не обращала внимания…

Но что это?! Слух животного уловил всплески воды и тяжёлое дыхание человека. Эти звуки становились всё громче и отчётливей. Боже, если бы кто видел радость верного коня, учуявшего приближение хозяина в самую бедственную для него минуту!

Прохор быстро оценил серьёзность положения. Просто так у него не хватит сил помочь Орлику, надо искать какой-то выход. Не мешкая! Мужицкая смекалка живо подсказала решение.

Прохор отцепил и связал вместе все имеющиеся поводья, вожжи, ремешки от упряжи, от ружья и даже от порток. Получившейся верёвкой он одним концом обвязал коня, а другой протянул до ближайшего, хоть и чахлого, но твёрдо стоящего у берега дерева. Нашёл длинный крепкий дрын[60]и закрепил на нём свободный конец верёвки. Уперев дрын через дерево, он соорудил простейший, но эффективный рычаг.

На этот раз воспрянувший духом Орлик сразу понял, что человек пришёл на помощь и пытается что-то сделать, чтобы вытащить его из беды. Он терпеливо ждал и, когда Прохор сильно натянул жердиной верёвку, собрался с силами и тоже рванулся к берегу. Невероятно, но первая же попытка увенчалась успехом. Орлику удалось вырваться из вязкого плена, и он, боясь остановиться, со всей мочи рванул к спасительной твердыне под ногами.