— Конечно нет. Тем неприятнее слышать эту дурацкую клевету. Впрочем, мне не все ясно с деньгами, которые ты передала мне на хранение.

— Я еще тогда сказала тебе, Адольф, и сегодня повторяю, что эти переданные нам русскими деньги — не плата за какие-то услуги. Они предназначались на борьбу за свержение Гитлера, выход Германии из войны и построение нового, демократического немецкого государства.

— Увы, Грета, кажется, я совершил ошибку. Редер оказывал на меня такое психологическое давление, что на допросе, когда сдали нервы, я, кажется, признался, что это личные средства, не предназначенные для Сопротивления.

— О, это непростительная слабость, Адольф!

— Может быть, Грета, мне объясниться с Редером и сказать, что он неправильно понял меня тогда?

— Это означало бы громоздить одну ошибку на другую.

Гримме никогда не был агентом советской внешней разведки и не встречался ни с одним ее представителем. То, что разведслужба проявляла к нему интерес и строила на его счет какие-то планы, еще ни о чем не говорит. Зондеркоманда «Роте капелле» не добыла на Гримме реальных компрометирующих документов и преследовала его, руководствуясь узковедомственными мотивами, рассчитывая, вероятно, за счет Гримме повысить цену своей деятельности по спасению рейха.

Гримме не прислушался к предостережениям Греты Кукхоф и отправился в Нюрнберг на свидание с находящимся в заключении Редером. Гримме был уверен в благоприятном для него исходе переговоров с бывшим нацистским прокурором. Охрана в нюрнбергской тюрьме в порядке очередности была английская, и Гримме посчитал это добрым предзнаменованием: именно английские войска освободили его в 1945 году из концентрационного лагеря, в который он попал после того, как трибунал заменил требуемую обвинением смертную казнь на многолетнее заключение.

Гримме проследовал за сержантом в комнату свиданий, куда вскоре доставили Редера, походившего на взъерошенную хищную птицу. При виде Гримме Редер еще более напыжился.

— Не ожидал, что вы хотели меня видеть. Что вам от меня нужно? — спросил Редер, вместо приветствия.

— Мне хотелось бы уточнить кое-что в связи с процессом «Красной капеллы» и снять вкравшиеся в него некоторые недоразумения. — А про себя Гримме подумал: «Он все такой же».

— Не понимаю, о чем речь. Все было проведено в строгом соответствии с законами Третьего рейха, действовавшими на тот момент.

Гримме попытался объяснить цель своего нынешнего обращения. Редер слушал с нескрываемым злорадством, и временами самодовольная ухмылка мелькала на его лице.

— Господин Гримме, вы дали добровольные показания на суде и следствии. Это зафиксировано в подписанном вами протоколе. Но и без ваших заявлений обвинение располагало убедительными материалами, чтобы считать «Красную капеллу» платной агентурой русских.

— Но это явная ложь! — взорвался Гримме. — Мы рисковали не из-за денег и поступали как немецкие патриоты.

— Нет, это мы действовали из любви к фатерланду, в соответствии с присягой фюреру и Третьему рейху, оберегая его граждан от ваших козней! Все документы по следственному делу «Красной капеллы» я передал в распоряжение правительства Нижней Саксонии, которое позаботилось о их надежной охране.

Гримме круто повернулся и вышел. По дороге его не покидало чувство омерзения и стыда. «Грета и на этот раз оказалась права; почему я ее не послушал? Как можно было надеяться на взаимопонимание с этим воинствующим нацистом? И что дальше?» — задавал себе вопросы Гримме во время обратного пути.

Скончался Гримме в 1963 году на семьдесят четвертом году жизни. Подогретый люнебургским процессом Манфред Редер взялся за перо и выступил в провинциальной газете с несколькими гневными статьями, направленными против «Красной капеллы». Статьи бывшего прокурора несостоятельны с юридической точки зрения, полны фактическими неточностями. Он, в частности, утверждал, что Вольфганг Хавеман якобы передал Арвиду Харнаку важные военные секреты. Это чистой воды вымысел, как и тот составленный Редером список военных сведений, отправленных в Москву берлинскими антифашистами. Гнев лишает разума, и прокурор не заметил, что в его реестре данные 1942 года соседствуют с информацией 1943 года, то есть они никак не могли принадлежать Корсиканцу и Старшине, казненным 22 декабря 1942 года, — таких искажений у Редера предостаточно.

Сомнительными являются утверждения Редера о том, что существует якобы «государственная измена», которая в силу обстоятельств может порой иметь место, и «военная измена», связанная со шпионажем, которому нет никакого оправдания. Принцип, положенный в указанную «классификацию шпионажа», — антикоммунизм прокурора — крайне субъективен и не выдерживает никакой критики. Но Редер не особенно и заботился о поисках истины. Его цель была подыграть новым хозяевам, развернувшим «холодную войну» против своих недавних союзников по антигитлеровской коалиции. Нелепы и его попытки списать смерть миллионов немецких солдат на войне на счет «Красной капеллы» и выставить себя защитником вермахта. Гитлеровский холуй, он не хотел признать, что ответственность за жертвы как Германии, так и народов других стран в мировой войне лежит прежде всего на Гитлере, нацистских главарях и германских милитаристах. Это отметил Международный нюрнбергский трибунал, давший политике фашистской Германии соответствующую оценку. Наконец, следует обратить внимание и на такую особенность литературного творчества отставного прокурора, как заявление о том, что «Красная капелла» «продолжает действовать по настоящее время». Это был, можно сказать, его личный вклад в раздувание мифа о «советском шпионаже».

Однажды начальник нюрнбергской тюрьмы вызвал Редера в комнату свиданий, сказав, что его хочет видеть некий господин. Редер с удивлением стал рассматривать незнакомого посетителя.

— Кто вы? Я вас вижу впервые. Какова цель вашего визита?

— Господин Редер, напрасно беспокоитесь. Я ваш друг и пришел по поручению издательства, опубликовавшего ваши статьи. Вот ваш гонорар.

Редер недоверчиво протянул руку и пересчитал деньги.

— Странно. Для газетных статей, кажется, многовато. Ну что ж, много денег не бывает...

— Я выступаю в качестве доверенного лица как некоторых газет, так и журнала «Шпигель», который воспользовался вашими выступлениями на люнебургском процессе, чтобы сделать свои собственные репортажи.

Редер еще раз пересчитал деньги и нахмурился.

— В таком случае сумма гонорара, по-моему, занижена. «Шпигель» мог бы заплатить и побольше.

Служитель прессы и коммерции привел подробные расчеты, и по его выкладкам все сходилось наилучшим образом.

— Увы, господин Редер, времена сейчас не самые удачливые для издательств. Будь у нас доходы посолиднее, вы получили бы во много раз больше!

— Думаю, вы заплатили не из своего кармана, — ворчливо заметил Редер, пряча гонорар.

Погибшие герои-антифашисты из организации Шульце-Бойзена — Харнака попытались тем не менее рассказать правду о себе и своем времени. Оставшиеся в живых родные и близкие казненных, пережившие ужасы нацистского террора антифашисты собрали письма, записки, различные документальные материалы о своих товарищах-подпольщиках, выступили с воспоминаниями и рассказами о тех, кому они верили, кого бесконечно любили и с кем шли до конца.