Лудивина остановилась и пояснила:

– Это террористическая группа, которой, возможно, руководят из-за границы, по крайней мере, их лидер, НТ, как его называет ГУВБ, похоже, не здешний. Они готовятся уже давно, не меньше года. За это время разведка успела выйти на Фиссума, но это никак не повлияло на операцию, потому что у них все четко разделено. У каждого есть своя конкретная роль, никто ни о ком не знает ничего лишнего. Брака в какой-то момент наняли в качестве посредника, но…

Лудивина размышляла вслух, высказывая мысли по мере того, как они приходили ей в голову.

– Но? – переспросил Гильем.

Лудивина удивленным тоном закончила мысль:

– Всего один уровень безопасности между Фиссумом, стоящим в центре всей структуры, и исполнителями на местах!

– В смысле? Не понимаю, к чему ты клонишь…

– Они все делают строго по правилам, принимают все возможные меры предосторожности, действуют медленно и терпеливо, отделяют всех от всех – отдельно пешки, отдельно тот, кто отдает приказы, отдельно координатор, отдельно головорез, отдельно посредник, отдельно ячейка, которая нанесет удар. Но в последний момент Фиссум оказывается всего в одном шаге от собственно террористов. Оба конца цепи соединяет одно-единственное звено безопасности. Разве такое возможно?

– Но их же там не семьдесят человек. Не так легко найти тех, кто готов предать свою страну и убить кучу гражданских во имя какой-то там религии.

– В одной только Франции дела под грифом S заведены примерно на десять тысяч исламистов! Когда ты так хорошо организован, как Фиссум, когда у тебя в запасе столько времени, сколько было у него, ты точно сумеешь найти столько людей, сколько твоя душа пожелает. И потом, ему не нужны сотни, всего с десяток человек, включая тех, кто просто оказывает поддержку. До конца пойдут трое или четверо – по крайней мере, я очень надеюсь на то, что их немного.

– Ладно, допустим, все так. И что ты думаешь? – спросил Сеньон, возвращая ее обратно к основной мысли.

– А вдруг задача Брака состояла в том, чтобы нанять еще одного посредника? Человека, которого никогда не видели в компании Фиссума, того, кого никто ни в чем бы не заподозрил. Такой посредник мог был передать членам ячейки информацию, их активировать. Второй слой защиты, просто на всякий случай. Если судить по тому, как осторожно они действуют, мне просто не верится, что Брак сам мог играть столь важную роль – притом что Фиссум наверняка подозревал, что находится под наблюдением ГУВБ, пусть даже и временным. Им нужен был кто-то невидимый. Наверняка из еще более удаленного круга. Кто-то, кто никогда не встречался с Фиссумом.

– Хорошо. Но кто? У Брака почти не было друзей. Мы собирались опросить его окружение, но поняли, что он общался только с женой.

– Еще Брак общался с другими верующими в своей мечети. По крайней мере, с тем, кто познакомил его с Фиссумом.

– Но тот человек слишком явно связан с ними обоими, обращаться к нему было бы неосмотрительно.

– Тюрьма! – воскликнула Лудивина. – Там он и обратился в ислам! Гильем, достань мне список заключенных, с которыми он вместе сидел. В камере и в блоке. Мне нужны все имена. Затем позвони в пенитенциарный центр и спроси у знавших его сотрудников, с кем, как им кажется, он встречался во дворе на прогулках. Они должны знать, благодаря кому он встал на путь радикального исламизма. А мы с Сеньоном проверим по базам данных все имена, которые ты узнаешь, и посмотрим, что нам удастся найти.

– Не стоит сбрасывать со счетов тех, кто еще не вышел, – заметил Сеньон. – Нет лучшего посредника, чем заключенный, передающий сведения в комнате для свиданий.

Меньше чем за три часа они выделили из списка два имени. Двух заключенных, с которыми был близок Лоран Брак: они тоже исповедовали ислам и оказали на него сильное влияние. Оба уже отсидели свой срок.

– Я нашел первого, – без особой радости в голосе объявил Сеньон. – Четыре месяца назад он попал в серьезную аварию на мотоцикле, не может ходить, сейчас находится в реабилитационном центре в Нормандии. Вряд ли это тот, кто нам нужен.

Лудивина покачала головой.

– А второй?

– Вот адрес, – сказал Сеньон, повесив трубку, и показал им листочек с какими-то записями.

– Что на него есть?

– Ничего с тех пор, как он вышел десять месяцев назад. Не попадался на глаза органам правопорядка. Я позвонил в ФСРП[36] и в полицейский участок по его официальному адресу, но ни там, ни там мне ничего не сказали. Похоже, они вообще толком не знают, о ком идет речь.

– Безработный?

– Он встал на учет на бирже труда, как и положено после выхода из тюрьмы, но с тех пор о нем ничего не было слышно. Подал заявление в кассу взаимопомощи, чтобы получать пособие. И все.

– Пособие получает?

– Вероятно.

– Значит, он хотя бы жив.

– Живет по тому же адресу, что и до отсидки? – спросил Гильем.

– Нет, – ответил Сеньон. – Оставил в полиции адрес какой-то глухой дыры.

Гильем поморщился:

– Если его никто никогда не видел, как мы можем быть уверены в том, что это он раз в месяц получает пособие?

Лудивина вытащила свой пуленепробиваемый жилет.

– Давайте подышим воздухом, – предложила она.

– Засада вечером в пятницу? – скривился Сеньон. – Ты уверена?

– Не засада, мой дорогой, у нас на это нет времени. Скорее встреча. Вопрос в том, кто откроет нам дверь.

В болезненном свете грязных прожекторов, на спортивной площадке у самой дороги дети играли в футбол. Небольшой спальный район на другой стороне шоссе таращил глаза-фонари, словно следил за своими солдатами.

Конец дня, конец недели, конец всяких сил: прохожие тащились по домам, глядя себе под ноги, ссутулив плечи. Лишь изредка кто-то проявлял странные отклонения: шел бодрым шагом, улыбался.

Сеньон остановился на серой, мрачной улочке. Трое жандармов вылезли из машины и застегнули куртки, прикрывая свои пуленепробиваемые жилеты. Они почти час добирались по загруженным дорогам до городка Вильжюиф: уже стемнело, пробирающий до костей холод сковал землю, и она едва дышала, словно умирающий зверь.

Гильем сверился со своим айфоном и указал на перпендикулярную улочку:

– Вон там, в ста метрах.

Старые, покосившиеся домишки, неухоженные сады, уродливые гаражи, недавно построенная многоэтажка, словно случайно оказавшаяся в этих местах: район жил с перебоями, фонари стояли чересчур далеко друг от друга, во многих не горели лампочки, и целые участки улицы оставались во мраке. В сегодняшнем мире то, чего не видно, не существует – это правило действует с тех пор, как появились телевидение и интернет: быть на свету или вовсе не быть. Сид Аззела жил в современном небытии.