все как есть. Постараться забыть, что прежде они были друзьями, но дело было в том, что Дэмиэн скучал по Майклу. Так что отчасти он действовал в собственных интересах, чтобы не только принести извинения, но и узнать, как у Майкла дела. И когда Дэмиэн увидел, как голова приятеля, увенчанная кепкой, постепенно появляется над лестницей, как она, сперва склоненная, поднимается, – первым неосознанным порывом Дэмиэна было тут же устремиться к нему, приветственно стукнуть его в плечо, выполнить дэп-ритуал. Он был так рад его видеть. Но ничего этого Дэмиэн не сделал. Он послушно ждал, пока установится тон встречи. Майкл, заметил Дэмиэн, выглядел очень стильно: на нем было плотное черное пальто и костюм, полноценный костюм, который Майкл носил уверенно, с ощущением силы. Они не стукнули друг друга в плечо, не обменялись рукопожатием.

– Ну чего, – произнес Майкл.

И Дэмиэн тоже ответил полувопросом:

– Ну как оно.

Оба не ответили, так что их приветственные фразы не нуждались в вопросительных знаках.

– Хорошо выглядишь, – сказал Дэмиэн, когда Майкл обратил к нему строгое застывшее лицо.

Два месяца назад Майклу хотелось уничтожить приятеля. Но теперь он ощущал лишь разобщенность и нелепую благодарность.

– Слежу за собой, – ответил он. – Много бегаю.

– Правда? Я вот тоже бегаю.

Майкл не ответил. Он пришел сюда не для трепа. Между ними повисло колючее молчание, а мимо брели люди – парами, тройками, группками, в своих легинсах и ковбойских сапогах, в своих смокингах, или обтягивающих джинсах, или в концертных нарядах – в зависимости от того, на какой этаж и в какое здание комплекса Саут-Банка они направлялись. Вокруг царила дружеская атмосфера, но Майкл с Дэмиэном не были ее частью, вряд ли они могли бы сейчас вместе выпить и уж точно не стали бы вместе есть. Майкл держался на расстоянии примерно метра от Дэмиэна, глядя не на него, а в сторону реки.

– Может, пройдемся или что-нибудь такое? – предложил Дэмиэн.

Они пошли в ногу, и походка Майкла пружинила теперь чуть меньше. Он двигался ближе к земле и по-прежнему ощущал холодок за плечами, отсутствие того, что вселяло уверенность. Мелисса больше не сопровождала его, куда бы он ни шел. Осталось лишь одно измерение. Майкл старался укрепить его, и эта встреча была некстати. Разве Ледженд отправлялся на прогулку с приятелем, наставив ему рога? Нет, ему не следовало приходить.

– Как дети? – спросил Дэмиэн, когда они дошли до подножия лестницы, повернули и двинулись в сторону берега. Казалось, это самая безопасная тема для начала разговора, но и она была слегка окрашена чувством вины.

– Нормально… с учетом всего, – ответил Майкл. – Правда, Риа переболела свиным гриппом, еще летом. Жуткая штука, напрочь ее вырубила.

– Ну и ну. Паршиво. Я слышал в новостях. И это правда как-то связано со свиньями?

– Ага, связано. Что-то такое насчет ферм.

– Блин, вот же фигня.

– И я, понятное дело, теперь не ем свинину.

Они дошли до книжного рынка и остановились: небольшая передышка. С реки поднимался холод. Мальчишки выписывали кренделя в скейт-парке под мостом, мимо медленно проплывали суда, внутри которых веселились люди. Если пройти подальше вдоль линии голубых деревьев, обнаружишь тихое местечко с несколькими ресторанами и барами, в глубине улочки. В конце концов приятели набрели на него. Майкл сообщил, что оставил Парадиз и теперь живет в квартире неподалеку, в «апартаментах», как он выразился. Он с детьми по выходным, Мелисса – в будни. Она тоже скоро переезжает.

– Прости. Мне очень, очень жаль, – проговорил Дэмиэн. – Я не хотел, чтобы это случилось, честно. Ты должен это знать. Я был в полном раздрае.

– Ладно тебе, мы все в раздрае. Хочешь попросить прощения? Поздно спохватился. Сейчас это уже неважно.

– Но это все совершенно неправильно. Вы с ней должны быть вместе.

– Почему? – сердито спросил Майкл.

– Потому что вы подходите друг другу.

– Мы уже давно не подходим друг другу.

– Она любит тебя.

Майкл бросил на него свирепо-снисходительный взгляд, синеватый из-за отблесков деревьев, и Дэмиэн почувствовал, что раздавлен. Отсюда никогда не перебраться на другой берег. Они не смогут. Вода слишком глубока.

– И вообще, знаешь, дело не в тебе, – сказал Майкл наконец. – Причина была не в том. Ты просто стал деталью в машине нашего разрыва, нам надо было порвать. Когда это наконец произошло, оказалось не так уж и страшно. Тебе кажется, что весь мир вокруг тебя рухнет, но ничего такого не происходит. Ты снова способен ясно себя увидеть. И понимаешь, что как раз этот страх был хуже всего.

Они все-таки выпили вместе, потому что обоим хотелось пить, в одном из баров на этой тихой улочке. Это будет последний раз, и они разговаривали о всяких посторонних вещах, – сколько смогли выдержать.

* * *

Возвращаясь на поезде домой, Дэмиэн размышлял об этом, о способности ясно себя видеть, о страхе, который хуже всего. Где-то в глубине души он даже не завидовал, а наблюдал, впитывал. Майкл и Мелисса совершили этот разрушительный шаг. Собрали чемоданы. Условились о расписании встреч с детьми. Перекроили весь быт. Сколько раз Дэмиэн рисовал себе, какой будет его жизнь, как будет ощущаться в «апартаментах» на одного, на какой-нибудь узенькой лондонской улочке. Но осуществить это на практике было совсем другое дело, и теперь он понимал, что лишен такого рода храбрости. Он был из оседлых, из тех, кто остается. Может, в нем меньше задора, меньше стремления к приключениям. А этот трудный, более славный, более тяжелый путь – он для других, для тех, у кого внутри достаточно света, чтобы вынести потерю какой-то его части. Или так ему просто казалось – здесь, по эту сторону воды.

Когда он пришел домой, Стефани сидела за обеденным столом, составляя ежегодный коллаж из семейных фотографий. Собирала все свои любимые снимки: праздники, прогулки в парке, школьные спектакли и другие моменты, которые ей хотелось вспомнить. Раскладывала все это на столе. Изучала яркие мгновения их жизни, выискивая должный порядок, симметрию любви. Потом медленно и осторожно отбирала снимки, с особым смыслом располагала их на картонной доске и приклеивала только тогда, когда каждая фотография была точно на своем месте и взаимодействовала с соседними, а вся доска в целом превращалась в вечный гимн их семьи. Когда все было готово, Стефани помещала коллаж в рамку и отыскивала для него место: один такой уже висел на кухне, в латунной рамке с завитушками, два – над лестницей, еще один – в коридоре и по одному в каждой спальне. Так их жизни оказывались зафиксированы в мгновениях порядка и баланса. Всякий хаос и недовольство удавалось свести