Случай позволяет Шекспиру (или даже требует от него), прославляя патрона труппы, только что возведенного в ранг высшего рыцарства, посмеяться над рыцарством ложным. Фальстаф для этого создан, но здесь уместны и более личные намеки. Джордж Кэри соперничал за пост лорда-камергера с младшим Кобемом и выиграл. Шутка против поверженного противника ему не будет неприятной, вот Шекспир и играет на родовом имени Кобемов — Брук. В постановке для узкого круга это уместно, но далее обижать не стоит, и для печати Брук становится Брумом.

А раз выпал такой случай и можно допустить немного личности в шутках, то вполне вероятно, что здесь Шекспир решился свести и собственные старые счеты, припомнив старую историю с браконьерством и еще одного рыцаря — сэра Томаса Люси с его щуками-вшами в родовом гербе.

«Виндзорские насмешницы» вместе с Фальстафом так определенно настраивают на современный и личный лад, что биографам бывает трудно остановиться. Весь фальстафовский фон кажется то порожденным кругом жизни самого Шекспира внутри лондонской богемы, то его эдиповым комплексом, где Фальстаф выступает воплощением образа отца — «старого весельчака» Джона Шекспира… Остановимся на этом.

Линия Фальстафа развивается на снижение. Он теряет свое антигероическое величие, во второй части хроники, как и в комедии, приближаясь к быту и демонстрируя свою непригодность для того, чтобы оставаться столь же верным и любимым спутником королю, каким он был принцу. Как герой греческого мифа Антей, Генрих прикоснулся к земле, проникся бодрым духом народного смеха, но оттолкнулся от него, чтобы вернуться в область истории. Политика отделена не только от морали, но и от смехового фона, по своей природе чуждого официальной государственности.

Можно сказать, что только однажды Шекспир попытался создать образ идеального героя истории и нашел его в Генрихе V, воспитаннике Фальстафа. Пусть сам толстый рыцарь совершенно неуместен в пьесе, носящей название «Генрих V», но все-таки до второго акта, не появляясь, он сопровождает ее действие — сведениями о его ухудшающемся здоровье, пока миссис Куикли не расскажет печальную историю его последних минут. Здесь звучание смехового тона понижено, он дан лишь как дополнительный и отдаленный, но все-таки, быть может, необходимый (отзвук трагической иронии?) повествованию о свершениях самого удачливого и доблестного из английских королей, сумевшего довести почти до победного финала Столетнюю войну с Францией. «Почти» — такое маленькое слово, но в нем — бездна, отделяющая от полного торжества.

Именно с этого момента десятью годами ранее Шекспир начал свой драматический эпос национальной истории: погребение короля-победителя — первая сцена хроники «Генрих VI». За его смертью последуют десятилетия поражений и смуты, конец которой положит лишь царствующая династия Тюдоров. А король Генрих V надолго останется воплощением героизма в английской истории, пока в конце XX столетия в его соотечественниках не восторжествует фальстафовское недоверие к героизму, принявшее новую форму — политкорректности.

…В конце Второй мировой войны — в 1944 году — Лоренс Оливье снимет фильм «Генрих V» и сыграет в нем заглавную роль. Она прозвучит гимном национальной доблести и уверенности в победе. Пройдет полвека, и в этой роли на экране появится ведущий шекспировский актер другого поколения — Кеннет Брэна. Фильм прозвучал запоздалым извинением перед французами (и за то, что их пытались завоевать, и за то, что над ними смеялись) и призывом к вечному миру. Шекспир не был противником мира, он одним из первых усомнился в рыцарственном идеале силы, но он еще не знал о глобализации и верил в национальное государство как единственную возможность противостоять внутреннему хаосу и внешней угрозе. Все-таки он принадлежал к поколению 1588 года, к поколению победителей Армады, чьего победного духа хватило на столетия имперских завоеваний.

Предшествующий — не значит оказывающий влияние…

«Виндзорские насмешницы» остались для Шекспира единственной английской комедией с сильным сатирическим акцентом, но они предварили победу этого жанра на английской сцене. Более того, они предсказали новую степень вовлеченности театра в общественную жизнь и его настроенность на внутренние распри, вскоре разразившиеся «войной театров», иначе известной как «поэтомахия». От участия в ней Шекспир уклонился (позволяя себе лишь беглые реплики), но угадал новое состояние театрального ума.

А его развитие пошло так стремительно, что в который раз едва не положило конец существованию театра в Лондоне. Скандал разразился через три месяца после постановки «Виндзорских насмешниц» в связи с комедией «Собачий остров», начатой Томасом Нэшем, завершенной Беном Джонсоном и поставленной труппой графа Пембрука.

Текст пьесы не сохранился, так что приходится гадать, за что она была признана «клеветнической и побуждающей к бунту». Дело приняло совсем не шуточный оборот. Во исполнение монаршей воли 28 июля 1597-го последовал указ Тайного совета: ее величество, будучи извещена о великих беспорядках, совершившихся в общедоступных (common) театрах по причине непотребства на сцене и подлых людей, сошедшихся вместе, повелела, чтобы не только пьесы не исполнялись в Лондоне и поблизости от него в летнее время, но чтобы все здания, поставленные и возведенные для этих целей, были снесены.

Страшно подумать, что содержалось в этой крамольной пьесе, чтобы навлечь такие кары. В студенческой пьесе «Парнас II» (1602) есть намек на то, что сатира задела саму королеву. А может быть, ее министров, поскольку Собачий остров у северного берега Темзы в восточной части Лондона считался местом, где находилась королевская псарня, и там же находился один из дворцов, где собирался Тайный совет. Не были ли министры выведены под видом королевских собачек (или псов)?

Если слова указа и звучат приговором театру, то он не был приведен в исполнение. Две основные труппы, покровительствуемые членами Тайного совета, не утратили своего положения, и даже труппа Пембрука продолжала играть в провинции. Театральные здания также не были снесены: лишь удаленный и обветшавший «Ньюингтон-Баттс» был, кажется, принесен в искупительную жертву, и «Лебедь» оказался закрыт для постоянного использования какой-либо труппой. Пострадали трое актеров (среди них один из авторов — Бен Джонсон), заключенные в тюрьму Маршалси. Дом другого автора, Нэша, был подвергнут обыску, но сам он в это время скрылся в Ярмуте. Хотя было объявлено, что под стражу будут взяты все виновные в постановке, к началу октября, то есть к новому сезону, все арестованные были на свободе.

Некогда «юному Ювеналу» Нэшу уже тридцать, и он — закаленный боец в памфлетьых боях. Бен Джонсон на пять лет моложе, это новое имя, но в будущем гораздо более громкое в истории английской литературы. В своей эпохе он — второй только за Шекспиром; впрочем, быть вторым он едва ли бы согласился.

И в шекспировской биографии у Бена Джонсона уникальное место: он — единственный, о чьих отношениях с Шекспиром мы знаем вполне достоверно. Они подтверждены преданием, анекдотами и собственными записями Джонсона, как и его участием в посмертном собрании шекспировских пьес, которое сделано по образцу его собственного. Он первым собрал свои пьесы в 1616 году под названием Works, что было английским аналогом латинского Operae, то есть «Труды». Если вспомнить, что совсем недавно авторство было понятием столь зыбким, что пьесы в формате кварто выходили анонимно, то признание их «Трудами» — шаг в другое культурное измерение. Во втором (посмертном) их издании добавился цикл размышлений о жизни и литературе под названием «Строительный материал, или Открытия» (Timber, or Discoveries). Они содержат высказывания Джонсона о природе поэзии и драмы, а также его воспоминания и мнения о Шекспире. Любовь не помешала ему быть откровенным в рассказе о их разногласиях.