– А чем все кончилось?

– Оно не кончилось. Оно изменилось, когда ты ко мне прикоснулась, – кажется, дождь пошел и еще какие-то хризантемы… Это был всего лишь старый сон про ответственность, к тому же в щадящем варианте. И это, кстати, странно – я ведь знаю, что я что-то забыл. Когда проснулся, на языке вертелось – но потом пропало.

– Вернется, если не будешь его тревожить.

– Хорошо бы, тогда бы меня не так мучило чувство вины… Здравствуйте, Бантер, что это у вас? Почта? Боже милостивый, что у вас в руках?

– Наш шелковый цилиндр, милорд.

– Цилиндр? Не говорите чепухи, Бантер. В деревне мы такого не носим.

– Сегодня утром похороны, милорд. Я подумал, что ваша светлость, возможно, пожелает их посетить. В другой стопке молитвенники и черный костюм.

– Но на деревенские похороны я уж точно могу пойти без траурного костюма и цилиндра!

– Традиционные знаки уважения высоко ценятся в сельских сообществах, милорд. Но как будет угодно вашей светлости. Прибыли два фургона за мебелью, милорд. Внизу ждут суперинтендант Кирк, мистер Макбрайд и мистер Соломонс. С позволения вашей светлости – полагаю, мне следует поехать на машине в Броксфорд и заказать вещи первой необходимости, такие как пара складных кроватей и котелок.

– Питер, – сказала Гарриет, подняв глаза от своей корреспонденции, – тут письмо от твоей мамы. Она пишет, что сегодня уезжает во Вдовий дом[287]. Охота в поместье закончена, Джеральд и Элен едут на уикенд к лорду Аттенбери. Она спрашивает, не хотим ли мы присоединиться к ней на день-два. Думает, нам не помешает развеяться и отдохнуть – не друг от друга, как она предупредительно уточняет, а от того, что она называет домоводством.

– Моя мать – удивительная женщина. Ее способность попадать в яблочко – это почти колдовство, тем более что на первый взгляд она палит не глядя. Домоводство! Судя по всему, у нас один только дом и останется.

– Как тебе ее идея?

– На твое усмотрение. Нам придется куда-то уехать, если только ты и вправду не предпочитаешь котелок и походную кровать, которых, как намекает Бантер, нам тут не избежать. Но говорят, что неразумно раньше времени осложнять семейную жизнь свекровью.

– Свекровь свекрови рознь.

– Верно, и тебе, что важно, не станут докучать другие свойственники. Мы как-то говорили о том, чтобы съездить в старый дом, когда там никого не будет.

– Я хочу поехать, Питер.

– Хорошо, значит, поедешь. Бантер, пошлите ее милости телеграмму, что мы приедем сегодня вечером.

– Очень хорошо, милорд.

– Его удовлетворение искренне, – сказал Питер, когда Бантер оставил их. – Ему жаль бросать рассле дование, но раскладные кровати и котелок даже Бантера могут сломить. Я в известной мере благодарен мистеру Соломонсу за то, что он форсировал события. Мы не сбежали, мы получили приказ отступать и мо жем рассчитывать на почетные условия капитуляции.

– Ты правда так думаешь?

– Вроде бы да. Да.

Гарриет взглянула на него и ощутила разочарование – так часто бывает, когда получаешь то, чего, казалось, хотел.

– Ты никогда не захочешь сюда вернуться. Он ответил не сразу:

– Я не знаю. Заключите меня в скорлупу ореха… Если бы только не мои дурные сны[288].

Но дурные сны обеспечены ему в этом доме, на который ляжет тень поражения… Он сменил тему, спросив:

– От матушки есть еще какие-нибудь новости?

– Не совсем новости. Конечно, она ужасно переживает, что нам приходится иметь дело с этими непр-р-риятностями. Думает, что нашла нам очень подходящую пару горничных, которые могут начать с ноября. Люстру повесили, и каждую подвеску по отдельности заглушили, чтобы не звенела; настройщик играл на пианино час напролет, и она ни разу не звякнула.

Артаксеркс во вторник вечером поймал мышь и положил ее в спальную туфлю Франклин. Твой племянник разошелся во мнениях с полицейским, но объяснил, что женит своего дядю, и отделался штрафом и предупреждением. Это все. Остальное более или менее сводится к тому, что она рада, что я даю тебе хорошую характеристику и что начать с небольших неприятностей, может быть, и неплохо.

– Возможно, она права. Я, кстати, благодарен за отзыв. Тем временем тут для тебя записка от дяди Пандара – то есть дяди Поля, – вложенная в письмо ко мне, в котором он имеет наглость надеяться, что возникшее в последние годы пристрастие к тому, что он называет “разнузданными оргиями добродетели”, не заставило меня позабыть métier d’époux[289]. Он рекомендует une vie réglée[290] и умоляет, чтобы я не позволял себе s’émotionner outre mesure[291], поскольку волнение чревато упадком les forces vitales[292]. Никто не сумеет вложить в письмо с добрыми советами больше циничных бестактностей, чем мой дядя Пандар.

– У меня тоже добрые советы, но не особенно циничные.

На самом деле г-н Делагарди писал следующее:

ДОРОГАЯ МОЯ ПЛЕМЯННИЦА!

Надеюсь, мой нелепый, но в целом приятный племянник старается наполнить вашу чашу вином жизни. Позвольте старику, который хорошо его знает, напомнить: то, что для вас вино, для него – хлеб. Вы слишком благоразумны, чтобы вас оскорбила подобная franchise[293]. Мой племянник вовсе не благоразумен – il nest que sensible et passablement sensuel. Il a plus besom de vous que vous de lui; soyez généreuse – с est une nature qu’on ne saurait gdter. Il sent le besom de se donner – de s'epancher; vous ne lui refuserez certes pas ce modeste plaisir. La froideur, la coquet-terie тёте, le tuent; il ne salt pas s’imposer; la lutte lui répugne. Tout cela, vous le savez déja. – Pardon! je vous trouve extrèmement sympathique, et je crois que son bien-être nous est cher à tous deux. Avec cela, il est marchand du bonheur à qui en veut; j’espère que vous trouverez en lui ce qui pourra vous plaire. Pour le rendre heureux, vous navez qua être heureuse; il supporte mal les souffrances d’autrui. Recevez, ma chère тёсе, mes voeux les plus smcères[294].