Нет, этому больше никогда не бывать, говорил он себе. Впрочем, он понимал, что в его жгучем желании иметь много денег было нечто большее, нежели обычный страх. Скорее решимость не допустить впредь повторения печального опыта собственного отца.

А все потому, что граф точно знал: рано или поздно Кингс-Кип достанется ему в наследство и он будет там жить, если, разумеется, сможет позволить себе такую роскошь.

Графу вспомнилось, как он долгими часами изучал тонкости торгового дела: как следует покупать и продавать товары и с кем при этом иметь, а с кем не иметь дело. При этом ему нередко приходилось общаться с теми, кто стоял значительно ниже его на социальной лестнице, был плохо воспитан и не имел ни малейшего представления о чести. В этих случаях граф был вынужден проявлять недюжинный такт, терпение и дипломатический талант, чтобы такие люди доверились ему в ведении торговых дел.

Щеголи, ловеласы и аристократы, окружающие принца Уэльского, подумал граф, были бы немало удивлены, если бы узнали, как низко ему приходилось падать и какую порой проявлять безжалостность, лишь бы только заработать на торговых сделках.

Но, по крайней мере, ему везло, как обычно везло большинству Роттингемов!

Невозможное стало возможным: в самых безнадежных карточных играх он выходил победителем, а затем, подобно волнам прилива, на него обрушивался один финансовый успех за другим.

Глядя на Кингс-Кип, он испытывал абсурдное желание обхватить дом руками и, словно сокровище, крепко прижать к груди.

В его глазах дом был привлекательнее даже самых красивых женщин, совершеннее любого, пусть даже самого идеального женского тела, более надежен, чем что-либо другое в его жизни. «Это то, чего я всегда хотел», — подумал граф.

Неожиданно он поймал себя на мысли, что циничное начало в глубине его души смеется над его же собственным искренним воодушевлением. Но почему?

«Неужели тебе и впрямь хочется прожить всю свою жизнь вдали от Лондона, в сельской местности, как твой дед?» — спрашивало графа его сердце. Он тотчас вспомнил своего деда, холившего и лелеявшего Кингс-Кип, словно женщину, которую одаривают роскошными нарядами и бриллиантами.

Вспомнив про пятого графа Роттингема, он посмотрел на вершину одного из соседних холмов, вздымавшихся на фоне ночного неба позади дома, и увидел купол обсерватории. Именно оттуда его дед любил наблюдать за звездами, находя их более интересными и привлекательными, нежели человеческое общество.

— Теперь, когда у меня есть Кингс-Кип, нужно ли мне что-то еще? — спрашивал себя Анселин.

Наконец граф вернулся в дом и лег спать, полный планов на завтрашний день.

Завтра он встретится с управляющим имением и фермой, осмотрит конюшни, убедится, все ли в порядке и нужны ли какие-то усовершенствования.

В свое время его кузен держал лишь несколько лошадей, а дед и вообще был к ним равнодушен. Граф же решил, что успех на скачках, сопутствующий ему последние три года, станет лишь началом его увлечения «спортом королей».

Утром он распорядится нанять новых жокеев и конюхов. У него уже имелись кое-какие соображения относительно покупки чистокровных производителей, которые дадут ему новых скакунов.

Он уснул с сотней новых замыслов, роившихся в его голове, и вот теперь, когда настало утро, граф, выглянув за окно, невольно задался вопросом: а куда, собственно, он так торопится?

Кингс-Кип сохранял свое неповторимое лицо вот уже несколько столетий, и теперь молодой человек хотел лишь одного: чтобы дом подарил ему чувство защищенности, нечто такое, чего он не испытывал с далеких дней детства.

Позвонив в колокольчик лакею, Роттингем спустился вниз к завтраку так рано, что слуги с удивлением посмотрели на своего хозяина. Они хорошо вышколены, еще накануне вечером с удовлетворением отметил про себя граф. Все блюда к завтраку — а их было подано немало — были отменно приготовлены, хотя им и не хватало тонкого вкуса, присущего повару, который готовил графу в Лондоне и считался лучшим в кругах столичного бомонда. Столовое серебро оказалось выше всяческих похвал, а три лакея — румяные деревенские парни ростом не менее шести футов каждый — проявляли завидную расторопность.

— Я буду устраивать здесь званые вечера, Барнем, — сообщил граф старшему лакею, усаживаясь за стол. — Обслуги в доме должно быть больше. Насколько я помню, полковник обходился без камердинера или мажордома?

— Да, милорд, домашним хозяйством ведал я.

Вместо старого хозяина.

— Пока продолжайте выполнять свои прежние обязанности, — распорядился граф, — но нам понадобится больше лакеев, и экономка, несомненно, пожелает нанять несколько горничных.

— Будет приятно снова видеть дом в его былом величии, милорд, — отозвался Барнем.

Граф недоуменно посмотрел на лакея:

— Вас, если не ошибаюсь, еще не было здесь в то время, когда был жив мой отец?

— Да, милорд, когда был жив дедушка вашей светлости, я служил младшим помощником буфетчика. Я покинул Кингс-Кип, когда меня отправили выполнять обязанности лакея у герцога Норфолкского. А вернулся четырнадцать лет назад и занял мое нынешнее место.

— Откуда вы родом?

— Я родился здесь, в поместье, милорд.

— Рад это слышать, — ответил Роттингем. — Хотелось бы, чтобы вокруг меня были главным образом те, кто давно знает Кингс-Кип. По возможности берите в дом прислугу из числа местных жителей.

— Непременно, милорд.

Через просторный вестибюль с великолепной резной лестницей и мраморными статуями граф прошел к входной двери. Снаружи его ждал вороной жеребец, великолепный и потому весьма дорогой. Роттингем приобрел его год назад и на прошлой неделе отправил в Кингс-Кип.

Ему неожиданно захотелось прокатиться верхом по поместью. Впрочем, в конюшне полковника вряд ли найдется нечто лучше этого вороного красавца.

Увы, Громовержца предстояло не только обучить, но и просто укротить и объездить. После непродолжительного поединка человека и животного граф наконец сумел подчинить себе непокорного скакуна. Окрыленный успехом, он пустил коня галопом по парку.

Воздух был свеж и напоен благоуханием весны. Легкий ветерок приятно обдувал лицо. На деревьях и кустарниках уже распустились почки, и повсюду, куда бы ни упал взгляд графа, его приветствовали вездесущие нарциссы. Казалось, что они, словно фанфары, возвещают миру о его радости и ощущении триумфа.

Верховая прогулка продолжалась около двух часов, прежде чем граф вспомнил, что в доме его ждут дела.

Ему предстоит многое выслушать и многое узнать от своих слуг. Но в данный момент для него не было ничего важнее, как вновь познакомиться с землей своих предков: полями и лесами, что подобно суровым стражам охраняли его владения.

Он заехал даже дальше, чем намеревался, и, повернув назад в сторону дома, избрал другой путь. Теперь он ехал через лес, расположенный в южной части его владений, тщетно пытаясь отыскать знакомые ориентиры. Увы, долгие годы отсутствия стерли их из памяти. Граф плохо помнил ту часть поместья, что простиралась за пределами парка.