Закрываю глаза и засовываю голову под потоки воды. От него классно пахло... Он видит людей насквозь, нужно обязательно раскрыть секрет его магнетического рентгеновского взгляда...

Сегодня я взобралась на новую ступень развития и ощутила потребность в любви. Пусть не взаимной, придуманной, не существующей на самом деле, но это всяко лучше, чем пускать слюни на киношного Томми Шелби или героев аниме.

Красавчик Юра не замечает во мне девчонку, но я с удивлением и легким шоком обнаруживаю ее в себе самой. И это... будоражит.

Насухо вытираюсь, просовываю руки в рукава просторной футболки, и она, плавно опускаясь вниз по талии и бедрам, обволакивает меня уютным теплом. На ней изображен уже знакомый саморез, и по коже пробегают приятные мурашки.

А что если Юра чувствует то же самое, когда надевает свою...

«Кира, ты совсем того?.. — проносится в закружившейся голове. — Ты ни черта не знаешь о нем! Ради всего святого, не усложняй!..»

В квартире этой отмороженной все пропитано развратом, даже я подпала под его тлетворное влияние.

Изгоняю из мыслей непотребства. Тщательно отстирываю штаны и видавший виды олимпос, развешиваю их на сушилке и выбираюсь наружу.

Света сидит за барной стойкой и втыкает в телефон, по огромному сумрачному флэту за ее спиной мечутся сквозняки, на исписанных стенах змеями извиваются очертания ветвей. Она выглядит жутко — макияж, и без того размазанный, к ночи пришел в абсолютную негодность, тени, пролегшие под глазами, окончательно сделали бледное лицо ведьминским.

— Чаю? — предлагает она замогильным голосом, и я киваю:

— Давай.

Послушно карабкаюсь на высокий стул, выхватываю из держателя салфетку и до глянца натираю поверхность стойки. Ненавижу, когда не прибрано. Неуютно, когда кавардак.

Холодная рука Светы настойчиво разжимает мои пальцы и отбирает орудие труда.

— Успокойся. С ромашкой? Улун? Пуэр? Грин?

— Почему ты мне помогаешь? — с тоской проследив за незавидной судьбой салфетки, приземлившейся на дно мусорной корзины, перебиваю я.

— Ангел попросил. Ты напомнила ему его самого несколько лет назад... — не дожидаясь моего решения, она бросает в чашку комок слипшегося пуэра и заливает кипятком из электрочайника.

Не удивлюсь, если эта помешанная разговаривает с настоящими ангелами, но на всякий случай уточняю:

— Какой еще ангел? Юра?

— Ангел — это Ярик, запомни, малыш. Он, как и ты, многое пережил. Кстати, соболезную твоей утрате. Хочешь, погадаю на судьбу?

Я не хочу, но она откуда-то мгновенно достает колоду, оттопырив мизинец с длинным ногтем, причудливо тасует карты и одну за одной раскладывает на стойке.

— Вижу потерю. Удар. Препятствия...

Не верю гаданиям, в моей жизни что ни день — удары и препятствия, но Света встревоженно бросает карты, хватается за висящую на шее цепь, вытягивает из декольте массивный католический крест и, что-то нашептывая, водит перед моей физиономией.

Видимо, чистит распятием карму. Хз, как одно соотносится с другим...

Уныло глотаю чай:

— Надеюсь, это поможет...

Света ободряюще скалится и вдруг резко меняет тему:

— Тебе идет футболка! Ты душка. Удивлена, что Юрочка не разглядел: вообще-то он любит красивых людей... — она подпирает ладонью подбородок и подается вперед, и я вдруг понимаю, что настало время офигительных историй. Ночь, дождь за окнами и горячий чай подталкивают к неприкрытой лести и откровениям о парнях.

Любопытство порождает дурной азарт, и я непроизвольно подбираюсь — внезапно представился шикарный шанс хоть что-то узнать, и его нельзя профукать.

— Не обижайся на Юрочку, он хор-р-роший, — воркует Света. — Просто не может бескровно и вовремя отпускать обстоятельства и людей... Трудно начинать с нуля, когда был на десятке. Но он не ломается. Живет интересами группы. Ничего не приобрел для себя, зато в свои двадцать три для людей сделал столько, что иным не под силу за целую жизнь... Сейчас трудно — в силу разных причин площадки отменяют выступления. За день до презентации сингла нас кинули, но он нашел выход. Все состоится завтра и послезавтра, прямо здесь. Приходи.

— Не думаю, что твой парень обрадуется, — сконфуженно бубню, уткнувшись носом в чашку. Лучше бы я услышала, что Юра — высокомерный самовлюбленный мудак. Может, тогда бы в груди не жгло, и не дрожали руки...

— Не ершись. Он не мой парень, и никогда им не был.

Я едва не давлюсь вонючим пуэром. От внезапной эйфории в глазах взрываются звездочки салюта, а стыд обжигает щеки.

"Если все настолько очевидно, Кира, у меня для тебя плохие новости..."

— Но ты спала с ним, ведь так? — выдает мой вышедший из-под контроля язык.

— Я тут со всеми спала! — как само собой разумеющееся признает Света, и я икаю. — Ну, кроме ангела. И Эли. Нужны подробности именно о Юре?.. Оке-е-ей... Три года назад у него был тяжелый период. Он не любил меня, скорее наслаждался обладанием, а я... я нуждалась в тепле. Как он в деле? Очень хорош. Парни, имеющие большой опыт, не суетятся, уверены в себе и знают, чего хочет девушка...

От ее слов коробит. Ненавижу эту суку!

Отгоняю красочные картинки, услужливо нарисованные буйным воображением, залпом допиваю чай и грохаю фарфоровым донцем о пластик.

Опытный, значит...

На душе гадко — аж подташнивает, но, одновременно, горько и смешно.

— Дорогая, секс — это не грязно. Взрослые мальчики и девочки вправе сами решать, с кем им спать... — растягивая слова, увещевает Света с таким упоротым видом, что мне тут же хочется умыться и прополоскать с мылом рот, но то, что она произносит затем, окончательно лишает дара речи: — Когда я училась в девятом классе, меня похитил маньяк. Три дня удерживал в гараже, требуя у родителей выкуп... Вот что было грязно... Действительно грязно.

Не догоняю, серьезна она или шутит, соболезновать или смеяться.

— Ты прикалываешься? — выдыхаю с надеждой, но она барабанит ногтями по забытым картам и задумчиво смотрит в пустоту:

— Он до сих пор пишет письма из зоны, пробивает адреса... И только Ангел научил меня, как этому противостоять. Оставить урода со всем его дерьмом в прошлом, не искать в посторонних людях утешения и подтверждения своей нормальности. Это путь в ад...

За слоем грима и отстраненного пофигизма проступает усталость, но Света переводит взгляд на кукол, распластавшихся у рюкзака, и оживляется:

— О, Элина и Юра...

— Мальвина и ее Пьеро — поправляю я. — Если их чем-нибудь