Одно лишь тревожило ее: на даче они оставались без телефона. И Кравченко уезжал далеко, так что… Интересно, можно ли из поселка позвонить в Москву или в райцентр?! А то вдруг с Ниной в ее положении что-то случится? Потребуется врач и… Но кузнечики стрекотали, навевая сладкую дрему, и в воздухе так приторно пахло медом от чудом затесавшихся в буйной траве, одичавших настурций и львиного зева, что она тут же сама себя успокоила: ничего за эти дни не случится. Кравченко вернется из командировки и через четырнадцать дней заберет их отсюда. И потом Нина — сама медик и лучше, чем кто-либо, знает, что ей можно и что нельзя.

Она оглядела участок — а потом ведь не на необитаемом острове они тут остаются. Кругом же соседи. Вон голоса чьи-то слышны на противоположной, через улицу, даче, смех женский. Она прислушалась: какой чудной смех — громкий, заливистый, словно тот, кто смеется, никак не может остановиться, а у него уж и колики в боку…

Они с Вадькой попрощались. Кравченко вернулся за руль и, отсалютовав напоследок сигналом «Спартак»-чемпион», скрылся за поворотом дачной улицы. Катя вернулась в дом и застала подругу в делах. Нина, уже успев переодеться в безразмерные оранжевые шорты и такую же безразмерную черную майку, выволокла из чулана под лестницей допотопный пылесос, который вместе с прочими домашними агрегатами отечественного производства «эпохи застоя» доживал свой век на даче. Она уже трудолюбиво пылесосила в самой большой комнате — «зале», где в углу красовалась голландская печка из красного кирпича, а из мебели можно было выбирать что кому нравится: источенный жучком бабушкин резной буфет, набитый посудой, четыре кресла — кожаное «сталинское», продавленное соломенное и два стиля модерн шестидесятых годов — как два чайных блюдца на трех ножках.

Имелись тут и колченогие столики неведомого дизайна, и гигантских размеров ламповый цветной телевизор «Рубин», и фарфоровые зверюшки на полочках, украшавшие некогда покрытые лаком, а теперь потемневшие от времени бревенчатые стены.

Катя попыталась отнять у подруги хрипящий от старости пылесос. Но Нина заявила, что физические нагрузки ей только полезны. Тогда Катя вооружилась тряпкой, решив протереть от пыли мебель, окна и подоконники. Мало-помалу она обошла весь дом…

Нина разобрала белье в комоде. На свет вытаскивались шторы, диванные покрывала, постельное белье. И постепенно старый дом начал приобретать жилой вид. Прошло бог знает сколько времени с тех пор, как Катя сегодня проснулась. Позади были и сборы, и дорога, и уборка, но оказалось, что времени не так уж и много. Часы показывали всего половину двенадцатого.

— Надо чаю попить и перекусить. — Нина деловито шарила в холодильнике «ЗИЛ», обозревая привезенные запасы. — Тут у церкви магазин есть, работать должен. Молоко, возможно, привозят. Хотя что молоко, я бы пива сейчас с удовольствием выпила, эх!

Катя пиво терпеть не могла.

— А я люблю. — Нина мечтательно вздохнула. — Но теперь… Сколько же нам Вадька сока натащил, а цена у него теперь просто зверская… Какой Вадичка внимательный у тебя… А он не говорил — ему Борька не звонил, нет? Впрочем, это я уже спрашивала, только забыла… Что у нас с тобой из головы вылетело совершенно, так это Вадьке сказать, пока он тут был, — газовую колонку надо было проверить. А вдруг там что-то неисправно?

При этой совершенно «хозяйственной» фразе глаза Нины вдруг блеснули слезами. Катя подумала: она ни единым словом не помянула Бэна в присутствии Кравченко. Она ни о чем не спрашивала. А ей ведь так хотелось узнать, не звонил ли блудный муж своему закадычному дружку, не справлялся ля (ну хоть из элементарной вежливости), как дела у его подруги жизни, которая ко всему еще и… Эх, мужчины! Какие вы все-таки эгоисты. Катю охватила досада. Не плачь, Нина, не надо! Черт бы их всех, дураков и бабников, побрал!

— Вадя разбирается в газовых колонках, как мы с тобой в квантовой механике, — только и сказала она. — Я сейчас сама все проверю. Не беспокойся, если там утечка газа, я пойму.

Вооружившись мыльницей и спичками, Катя исследовала газовую колонку в ванной. Открыла вентиль, намылила его хорошенько, следя за пузырями. Все вроде было в порядке, но для полной уверенности Катя решила проверить газовую подводку и снаружи дома.

Нина с террасы крикнула, что в сарае должен быть запасной газовый баллон, а также электрическая плитка. Если что — все пригодится. Нашла и вручила Кате ключ от замка.

Сарай располагался в самом дальнем углу участка, вплотную к соседней территории. Забор тут был почти полностью скрыт стеной непролазного кустарника. Боярышник, шиповник, черноплодная рябина, калина сплелись так, что сами стали колючей непреодолимой преградой. Катя долго сражалась с ржавым висячим замком сарая, наконец победила его, а затем пытливо, подобно первооткрывателю новых земель, исследовала сарай, обнаружив там, кроме баллона и плитки, еще массу полезных вещей, как-то: две низенькие зеленые скамейки, садовый столик, гамак, лопаты, грабли, допотопную машинку для стрижки газона и набор столярных инструментов в деревянном ящике.

Запирая сарай, она вдруг услышала в кустах позади себя какой-то шорох. Спустя секунду он повторился — затрещали ветки. Катя заглянула за угол сарая — никого. Что же это такое? Собака, что ли, соседская?

За кустами она с трудом разглядела забор, а за ним — чужой участок, столь же заросший, как и Нинин, напоминающий даже не запущенный сад, а кусок девственного леса — одни березы, елки.

Шум послышался снова, левее сарая. Катя вздрогнула. А вдруг за соседским забором и вправду притаилась коварная и злая собака? Вот сейчас как залает басом…

— Пошел, пошел отсюда, фу, нельзя! — Она постаралась сказать это как можно решительнее. Скандалисту-псу, если таковой у них имеется по соседству, надо сразу показать, кто здесь хозяин.

Катя наклонилась к кустам, всматриваясь в заросли, дышащие августовским жаром, и… едва не села от неожиданности. Снизу из кустов, почти из самой травы на нее смотрело чье-то лицо. Бесцветные какие-то (то ли серые, то ли бледно-голубые) глаза, словно вылинявшие от зноя, изучали ее пристально и недобро.

Глаза казались огромными на этом худеньком бескровном лице, которое могло принадлежать кому угодно — старику, мумии: бледная-бледная кожа, коротко стриженные белесые волосы, бескровные губы. Кате стало не по себе, когда она вдруг поняла, что это бесполое и словно безвозрастное лицо принадлежит ребенку!

Присев на корточки, он сидел в траве с той стороны полуразвалившегося забора. Ему могло быть и десять, и двенадцать лет — а могло быть и меньше, и больше. На мальчике было надето что-то темное — вроде бы треники и черная футболка.

— Ты кто? Наш сосед? — Катя попыталась улыбнуться маленькому пришельцу. «Наверное, он просто альбинос, — подумалось ей. — Но какой-то все же странный мальчишка…» — Сосед, да? Ну, здравствуй. Давай знакомиться.

Увидев ее протянутую руку, ребенок попятился на четвереньках в кусты. В глазах его появилось напряженное выражение, словно он рассчитывал в уме расстояние, которое отделяло его от этой руки, перепачканной ржавчиной. Потом он все так же, на карачках, молниеносно исчез в чаще боярышника.