По внешнему виду крестьяне мало отличались от наших, только чувствовалось, что они посдержаннее, но вместе с тем, как я потом убедился, такие же добрые по характеру и с каким-то особым, не сразу понятным иностранцу внутренним миром. Подростки трудились в поле наравне со взрослыми — возили на арбах собранный урожай, стебли кукурузы, солому, разбрасывали навоз.

Венгерские крестьяне, как, впрочем, и все венгры, исключительно трудолюбивы. Делают все неторопливо, тщательно, увлеченно и с достоинством. Среди крестьянских угодий особой ухоженностью отличались виноградники. Вообще к винограду у венгров отношение совсем иное, чем к остальным сельскохозяйственным культурам, — они вкладывают в него всю душу, работают на виноградниках с особым удовольствием.

Городские картины тоже отличались от наших, и не только архитектурой. Любой, даже самый маленький городишко имеет все присущие своим большим собратьям черты — в каждом есть центральная площадь, главная улица, магазины с яркой рекламой, внушительных размеров собор, парадное здание для городских властей. Архитектурные памятники очень бережно охраняются, венгры не просто гордятся ими, но и хорошо знают их историю.

Вообще надо сказать, что отношение венгров к собственной истории необычайно уважительное. Это святое. Здесь кроются корни венгерского патриотизма, отсюда проистекает и явный национализм, также характерный для этого народа. Понимание и учет венгерского национализма необходимы для того, чтобы правильно строить отношения с этой страной, понимать существо происходящих в ней процессов. Тот, кто недооценивает эти факторы, в итоге все равно просчитается — исторических примеров тому более чем достаточно.

Мы получили жестокий урок в 1956 году, расплатившись в какой-то мере и за собственные ошибки, за пренебрежительное отношение к чувствам, традициям венгерского народа.

Сила венгерского национализма в чем-то напоминает мощный селевой поток. Его невозможно остановить, пренебрегать им опасно. Но разрушительные последствия потока можно значительно уменьшить, если направить несущуюся массу в нужное русло, дать ей выдохнуться, иссякнуть.

Было бы неверно думать, что в национализме как таковом нет ничего положительного, никаких созидательных начал. Когда надо направить энергию народа на что-то весьма значительное, добиться выполнения труднейшей задачи, то именно национализм может явиться здесь единственным подспорьем. Благодаря национализму Венгрия уцелела в борьбе за независимость и свободу, сохраняла дух народа даже в самые трудные времена.

Живучесть венгерского национализма проявляется хотя бы в том, что ни в одной нации венгры не растворялись, чаще они сами вбирали в себя выходцев из других стран. Трудолюбие, прилежность, терпимость к лишениям, организованность, любовь к порядку, высокая порядочность — вот те качества, которые сделали венгерскую нацию такой сильной, выносливой и жизнеспособной.

Есть и еще одна характерная для венгров черта — это их исключительное гостеприимство и дружеская расположенность к иностранцам. На дружбу венгров можно смело полагаться, но если они оказались по другую сторону баррикад, то вы столкнетесь с весьма серьезным противником.

…7 октября 1955 года к вечеру наш поезд прибыл на Восточный вокзал Будапешта. Я жадно вслушивался в долетающие из толпы голоса и вдруг ощутил, что понимаю лишь отдельные слова, но никак не фразы целиком. На обращения ко мне венгров я не смог ответить ничего путного — так и не понял толком, чего же все-таки от меня хотят. Это явилось для меня жестоким ударом! Я настолько был поглощен своими переживаниями, что даже на вопросы встретивших меня на вокзале товарищей из нашего посольства порой отвечал невпопад. Несколько успокоило лишь разъяснение одного из дипломатов, который, по его словам, испытал такой же шок, когда впервые ступил на венгерскую землю. «Такое происходит с каждым, — заверил он меня, — через пару недель все войдет в норму».

Отчетливо помню также, что жена на вокзале крепко держала за руку сына, прижимала его к себе, не отпуская мальчишку ни на полшага. По-моему, она ничего не замечала вокруг и была занята лишь одной мыслью — не дать потеряться сыну в этой многолюдной незнакомой толпе.

Мы вышли из крытого вокзала и оказались на широком, обрамленном могучими липами проспекте Ленина, по обеим сторонам которого высились старинные дома прекрасной архитектуры. А спустя всего пятнадцать минут посольский автобус уже въезжал на территорию жилого дома нашего посольства на улице Лендваи.

С интересом осматривали мы место, где нам предстояло провести несколько лет. А жить поначалу пришлось в одной комнате большой трехкомнатной квартиры с обшарпанной мебелью, обшей кухней и прочими очень знакомыми по Москве атрибутами коммунального быта. Впрочем, должен сказать, эти условия были настолько уже привычными, что не произвели на нас особого впечатления.

Так вот и началась моя первая (и вместе с тем последняя) зарубежная командировка на дипломатической службе, открывшая совершенно новую и очень яркую страницу в моей жизни — венгерскую. Эта командировка оказалась довольно бурной, сопряженной с большими трудностями и испытаниями. Именно венгерский этап во многом и определил мою дальнейшую судьбу, связал меня на целых 29 лет с Юрием Владимировичем Андроповым — человеком, который, едва блеснув в политическом зените нашей страны, сумел тем не менее оставить такой яркий след в ее истории.

У каждого посольства есть своеобразная летопись, связанная не столько с событиями и делами, сколько скорее с теми послами, которые их возглавляли. В период после 1945 года, когда советско-венгерские отношения были особенно насыщенными, об Андропове после говорили, пожалуй, как о самой яркой личности. Он стремительно завоевывал симпатии и уважение в среде послов других социалистических стран и даже, я бы сказал, в дипкорпусе в целом. Беседы с ним были неизменно содержательными и интересными, никогда не носили лишь протокольного характера.

Юрий Владимирович поражал собеседников своей эрудицией, легко мог вести разговор на философские темы, демонстрировал недюжинные познания в области истории и литературы. Единственное, в чем он, и пожалуй, не без некоторых оснований, считал себя профаном, — так это область экономики, чего он, кстати, и не скрывал.

Чем большим багажом знаний располагал Андропов, тем сильнее была его тяга к ним. Он много читал, любил и умел слушать.

В посольстве регулярно проходили целевые совещания, на которых велись откровенные дискуссии, поощрялись высказывания самых различных точек зрения. Андропов не боялся принимать ответственных решений, но при этом проявлял разумную осмотрительность, избегал чрезмерного риска. Если же вдруг возникала опасная ситуация, он никогда не терял головы, не лез напролом, но и не сдавал без боя свои позиции. Может быть, именно поэтому его сослуживцы всегда чувствовали себя с ним как за каменной стеной, никогда не впадали в панику, даже когда в силу каких-то обстоятельств Андропов делал ошибочный шаг.

Все знали, что Юрия Владимировича, если он действительно не прав, всегда можно переубедить и он откажется от ранее принятого решения, на какой бы стадии исполнения оно ни находилось.