Мудр полковник, напутствие правильное дал. Алексей поблагодарил. Вышел из воинской избы и сразу на торг. Цинга, она от дефицита витамина «С» в организме бывает. Обычно это болезнь полярников, моряков дальнего плавания, первопроходцев Севера. Понятно, что лекарств таких здесь не найти. Но есть природный источник – те же лимоны, да вообще цитрусовые. В Москву их возили персидские купцы небольшими партиями. Товар редкий, брали в основном повара-иностранцы, как приправу к рыбным или мясным блюдам. Выписывали дворяне знатных поваров из-за границы больше для бахвальства. А при Петре Великом это в моду вошло, как ни повар, так француз либо итальянец.

Алексею удалось сторговаться на десять лимонов. Цены изрядные, сильно кошель облегчили. А еще сабельник у травников искал. Точно знал, им дед и отец суставы лечили. Однако травка редкая, только у одного травника нашел. Торговался долго, но всю невеликую партию забрал, в узел к лимонам отправил.

– Отец, ты бы дня через три-четыре еще сабельник на торг принес. Все заберу.

– Ты же вроде бодро ходишь.

– Не себе беру.

– Мало кто о травке сей знает, по секрету такие знания передаются, от отца к сыну.

Алексей в Кремль вернулся, в конюшне лошадь свою проверил – подковы, седло. Честно сказать, один раз только на ней выезжал. Кусок хлеба сунул, повинился.

– Застоялась, Зорька! Отныне по-другому будет. Кончилась твоя спокойная жизнь.

После заутрени и завтрака выехал, выклянчив на поварне половину каравая хлебного. Самому может пригодиться, а накормят во дворце, так лошади отдаст. Любят лошади хлеб, особенно с солью, самое любимое лакомство, как зайцу морковка или козлу капуста. Пару часов – и он в Измайлово. В царской резиденции своя охрана из стрельцов, Алексею незнакомая. Он назвался, его пропустили. По большому счету – непорядок, эдак на охраняемую территорию любой проникнет. Нынешняя система охраны первых лиц куда бдительнее и строже. Хотя у царей были специальные люди, пробовавшие блюда, подававшиеся на царский стол, во избежание отравлений.

Жен царских травили, у того же Ивана Грозного. Сами жены никому не мешали, боялись усиления влияния рода жены, возвышения при царствующем муже.

Стрельцы забрали у Алексея лошадь, отвели в конюшню. Алексей было следом пошел, да остановили его.

– Не беспокойся, гость. Накормим, напоим, расседлаем.

Один из стрельцов повел Алексея ко дворцу, в сенях передал его рынде.

– Велено было государем сегодня явиться.

– Сказывали мне. Что в узле?

– Лекарственные снадобья.

Алексея проводили в комнату царя. Федор Алексеевич лежал в постели – бледный, одутловатый. В комнате находились две сиделки и у дверей стоял рында.

– Доброго здоровья, государь!

– А, Алексей! Привез снадобья?

– Одно готовить надо, а второе – вот.

Алексей достал из узелка лимоны, протянул молодому царю. Федор Алексеевич выразительно посмотрел на рынду. Тот исчез за дверью, вернулся в сопровождении мужчины. Это был слуга, пробовавший все царские кушанья, – не отравлены ли? Слуга взял лимон и, не очищая от кожуры, впился зубами. Рот его тут же скривился.

– Кислятина немилосердная. Хуже неспелого яблока.

Алексей попросил у рынды обеденный нож и тарелку, очистил лимон от кожуры, протянул царю.

– Каждый день по два-три лимона съедать надо, хотя бы месяц.

Царь откусил, скривился, с видимой неохотой съел.

– Второе снадобье такая же отрава?

– Его настаивать надо. Найдется хлебное вино?

– Во дворце все есть, ступай. Тебе дадут необходимое.

Слуга, что пробовал лимон, отвел Алексея на поварню, принес четверть хлебного вина, как называлась водка, делавшаяся из пшеницы, откуда и название пошло. А четвертью называлась стеклянная бутыль в три литра емкостью. Ведро вмещало двенадцать литров, четверть – три или четвертую часть ведра. Бочка вмещала сорок ведер, или 492 литра, ушат – два ведра, а водочная бутылка – 0,6 литра, или полкружки.

Алексей открыл притертую пробку, понюхал, отшатнулся. Натуральная сивуха!

– Древесный уголь неси, пару пригоршней, а еще чистую холстину, пустую четверть.

Просьбы Алексея были быстро исполнены. Алексей вылил водку в медный таз, щедро бросил туда древесный уголь. Водка быстро почти черной сделалась. Слуга не отходил ни на шаг, присматривал – не подсыпет ли стрелец яда или не сделает ли наговор? Верили тогда в наговоры, колдовство, порчу. Через час Алексей водку слил в четверть, процедив через чистый холст. И все снова повторил в точности.

– Уголь-то зачем? – не выдержал слуга.

– Скоро узнаешь, сам так делать будешь, потому смотри внимательно.

Во второй раз уголь держал дольше. Березовый уголь – то что надо, хорошо впитывает сивушные масла, очищает хлебное вино. Снова слил водку в штоф. Холст очистил водку от частиц угольной пыли. Профильтровал через ткань дважды, понюхал. Пахло лучше, обычной водкой, а не самогоном. Отлил ложку спиртного в медный половник, поджег горящей лучиной. Водка загорелась едва видимым синим пламенем. Так спирт горит градусов семидесяти. Из штофа плеснул в два шкалика, грамм по пятьдесят.

– Попробуем, – и выпил первым.

Ядреная, зараза! Дыхание задержал, выдохнул. Глядя на него, слуга понюхал, потом выпил. Слезы из глаз покатились.

– Крепка! И вкус лучше.

– А, заметил! Впредь, как на стол хлебное вино подавать будут, очисти, как я сделал. Пить приятнее и похмелья не будет на следующий день. А уж если ягод добавить, скажем малины, брусники, так другого и пить не будешь.

– Учту.

– А теперь снадобье лечебное делать будем.

Алексей попросил разделочную доску, кухонный нож, мелко порезал сабельник, аккуратно ссыпал в бутыль с хлебным вином.

– Теперь настоять все надо, дней пять, в прохладном и темном месте.

– Я к себе в комнату поставлю. Никто доступа иметь не будет.

– Вот и славно.

Слуга подхватил бережно четверть, унес. Алексей кухню, или поварню, как тогда называли, покинул. А куда идти дальше? Фактически пять дней он не нужен, трава настояться должна, а лимоны царь сам есть может. Направился к конюшне, у которой его перехватили два рынды.

– Куда? Отпущать велено не было. Справа от храма дом для прислуги. Тебе туда.

Об Алексее уже знали, провели в комнатку на поверхе. Малюсенькая, топчан с матрацем и сундук для одежды. Оконце в две ладони слюдой затянуто, свет пропускает, а не видно ничего, мутное. Разделся, уселся на топчан, хлеб из узла достал, пожевал всухомятку. Не, в полку стрелецком лучше, а в царской резиденции он гость непрошеный. Пять дней, пока сабельник не настоится, ему здесь быть. Потому мысленно половину каравая на пять частей разделил, одну долю съел, остальное в тряпицу завернул, в узел положил. На топчан улегся. Себя последними словами клясть стал. Кто его за язык тянул? Не зря говорят: молчание – золото, а слово – серебро. Промолчал и служил бы себе спокойно. Со стрельцами знаком, десятник и полковник благоволят, не придираются. А пока он в Измайлово сидит, часть полка в Соловки уйдет. А где размяться, как не в боевых действиях? Монахи в отдаленных монастырях, подвергавшихся постоянно набегам, татар на южных рубежах или шведов на севере, воевать умели. Потери с обеих сторон предполагались большие. Монахов меньше, чем стрельцов, но у них преимущество – за крепкими стенами сидят, запасы продовольствия такие, что год, как не более, без подвоза провизии голодать не будут. Стало быть – осада не даст ничего. Стрельцы штурмовать стены будут, пушками мощные стены Соловков не проломить, у шведов не получилось. При любом штурме соотношение потерь три к одному, а то и к пяти. Цинично, но на потерях делается карьерная лестница. Кто активен был, заменил убитого десятника, тот сам после боя десятником становился. Алексей это уже проходил, знал точно. И сидение в Измайлово было ему как кость в горле.