— Господи…

Граф помог мне подняться с каменных плит.

— Мы тоже пытались говорить с ними. Пытались напомнить им, что они люди. Но все тщетно. Они не понимают нас. И тебя тоже не понимают. И это уже не люди. Даже дикие звери не ведут себя так. Посмотри, что с ними стало.

Граф достал из стоящего рядом ящика кость с остатками полусгнившего мяса.

— Это единственное, что они принимают. Мы предлагали им пищу с нашего стола. Они отказываются её есть. Но они с удовольствием поедают сырое мясо.

Граф с величайшей осторожностью приблизился к решетке и бросил внутрь кость.

Три тела, до этого молча наблюдавшие за нами злыми, бездушными глазами, сорвались с места и набросились на подачку.

Внутри меня все передернулось, когда я увидел, с какой силой их крепкие зубы разгрызают твердую кость и рвут на себя добычу. И не увидел в трех переплетенных телах ничего человеческого.

— Я не могу больше здесь находиться.

Я задыхался. Сознание мое плыло, и готово было покинуть слабое тело. Я не хотел больше смотреть на то, что раньше называлось человеком.

Граф схватил меня за руку и потянул наверх. Туда, где царствовал свежий воздух. Туда, где не было чадящих факелов и непереносимых запахов умирающей человеческой души.

Прочь. Прочь.

На верхней лестнице я чуть отстал от Графа. Опершись рукой о стену, я склонился, и выплеснул из себя все то, что поглотил на торжественном приеме. Только после этого стало немного лучше.

Граф ожидал меня у дверей. И молчал. Он не оправдывался. И не оправдывал свой народ. Потому, что делать это ему было не нужно. Я почти верил ему. И Граф знал это.

Уже сидя в кресле, возле камина, со стаканом воды в руке, я пришел в себя.

— Неужели они все такие?

Граф, не глядя на меня, чуть развел лапами.

— Среди тех, кто приплывает на кораблях, есть разные люди. Мы слышали, как некоторые из них разговаривают между собой. Но речь эта мало похожа на человеческую. Отрывистые возгласы, неясные фразы. Год назад я посылал два корабля в ту сторону, откуда приходили люди. Мы должны были знать, с кем имеем дело. Один корабль пропал. А те, кому посчастливилось вернуться, рассказывали страшные вещи. Нет больше государств. Нет больше человеческого мира. По заброшенным дорогам бродят одичавшие люди, бросающиеся на все, что движется. В заброшенных, полуразрушенных городах и деревнях рыскают звери в облике человеческом. Только в глубине континента, в нескольких днях пути от побережья, сохранилось подобие былого величия человеческого рода. Мои лазутчики докладывают, что там, среди голой равнины еще стоит человеческий город, крепость, где существует и власть и закон. Последний бастион великой расы. Но вот что странно, варркан. Похоже, что именно из этого замка-крепости и исходит все зло, которое мы знаем. И происходит это от имени некого Императора. Именно с именем Императора умирают те, кто нападает на нас. Именно этим именем прикрываются те, кто творит бесчинства на континенте.

— Подожди, Граф.

Я вскочил с кресла, склонился над нелюдью и заглянул в его глаза.

— Ты понимаешь, Граф, о чем сейчас говоришь? Кем бы ни были эти люди, они одной крови со мной. Одной. А ты… И твои… сородичи… Вы мои враги. Я убивал вас. И для меня это было не два века назад. А всего две недели. И когда я уходил, все было иначе. Объясни, Граф, как такое могло случиться? Почему я должен верить тебе до конца. Те люди в подземелье… Не доказательство. Они не враги мне. Может, они просто сумасшедшие. Такое бывает. Сумасшедшие, но не враги. А вы, нелюди, вы — враги.

— А что есть доказательство? — Граф не опускал глаза. Граф выдерживал мой взгляд.

— Доказательство?

Я отстранился от боболока, который продолжал сидеть прямо, вцепившись лапами в подлокотники кресла.

— Доказательства… Доказательства… Я не знаю. Там люди. И я всегда сражался за людей. А здесь… Здесь вы. Порождения Зла. Тьмы. И сейчас я должен убить тебя. И всех тех, кто окружает тебя. Я должен выполнить свою работу. Понимаешь ты это?

— Успокойся, варркан. Я знаю, как трудно тебе. Но ответь на один единственный вопрос. Что случится, если я представлю доказательство того, что люди престали быть людьми?

Я закрыл глаза. Я вздохнул глубоко-глубоко. Чтобы подавить злость и ненужную ярость.

Что я сделаю? Я сделаю то, для чего меня перенесли в этот мир. Разберусь и приведу в соответствие.

— Говори, Граф. Какие у тебя доказательства?

— Оно у меня только одно, варркан. Серебро.

Я посмотрел на нелюдь. Очень внимательно посмотрел.

— Должно быть, вы слишком долго жили в одиночестве, и не знаете, какую силу скрывает в себе серебро?

— Знаем, варркан. Оно несет смерть нечисти.

Граф поднялся, подошел к шкафу, распахнул дверцу и достал большой, обитый железом ящик. Глухо щелкнули секретные замки, и Граф вытащил длинный сверток.

— Разверни.

Под слоем мешковины, тщательно завернутая в промасленную бумагу, лежала серебряная шпага.

Граф достаточно беспечен, если позволил мне взять это оружие в руки. Того и гляди, начну нечаянно махать по сторонам. А ведь как хочется…

— Это священный клинок, — Граф стоял напротив меня, ничуть не смущаясь близости серебряного лезвия, — И ты, варркан, удивишься, если узнаешь, что оно достаточно часто используется в нашем королевстве.

— И, наверняка, исключительно в лапах палача.

Граф усмехнулся.

— Ошибаешься. Но для того, чтобы понять то, что я скажу, ты, варркан, должен этим клинком нанести мне небольшую царапину.

— Помрешь, Граф, — я вертел в руках шпагу, размышляя, каким образом мне оставить ее у себя. С детства люблю блестящие предметы.

— А ты попробуй, варркан, — не унимался Граф. Его неуемность перешла все границы, когда он стал дергать меня за рукав и настырно предлагать себя в качестве эксперимента по работоспособности оружия.

— Действие серебра на нелюдь…, - начал было я, но боболок прервал на полуслове.

— Мы не нелюдь. Мы их потомки. А это не одно и то же. Давай, варркан. Делай свою работу.

Если нелюдь просит, то значит так и надо. Сам напросился. Симпатичный был товарищ.

Царапина, не царапина, а шрам на лапе Графа получился отменный. Не выпуская шпагу из рук, я отступил на пару шагов, зашел за кресло и стал ждать, когда серебряное пламя примется пожирать тело бедного Луиза. Интересно, что я скажу прислуге, когда они обнаружат вместо короля кучку одежды? Не хотелось бы объясняться при помощи клинка.

Но пробегали секунды, текли минуты, а Граф стоял передо мной и улыбался, словно ребенок, который получил конфету.