зубами, Мачеек вгоняет иглу стеклянно-металлического шприца в четко очерченную вену на запястье.

И всё же так хочется снова увидеть, как кланяется на ветру тростник. Так приятно смотреть, как волны спокойно и мирно омывают пляж. Где-то в бесцветной дали виднеется силуэт обрыва. И вода, холодная вода. Капли дождя. Так красиво.

Жилистые руки Тереша нежно гладят черный чемодан у него на коленях.

— Haadramutkarsai! — кричит Инаят Хан с края обрыва и прыгает вниз. Сияет солнце. Под ложечкой щекочет, будто впереди еще сто метров, но падение длится только миг. Песок внезапно бросается ему под ноги. Еще несколько секунд Хан прыгает по нему на пятках, пытаясь затормозить. В зад ему впивается корень, а спину царапают камни — рубашка вылезла из штанов и задралась. Очки слетают с его лица, и конопатый Тереш, ликуя, бросается ловить их внизу. Девочки бегут к его истерзанному телу.

— Сумасшедший! — еще издалека кричит Анни. Это уже повод для радости.

Но только не для Йеспера. Он одиноко стоит наверху, глядя попеременно то на песчаный склон, то на свои белые штаны с матроской.

— Нет, — бурчит он, насупившись, подбирает оставленный Ханом рюкзак и отправляется по длинному пути через лес. Он идет самым быстрым шагом, который еще не был бы неприличной рысью. С усыпанной сосновыми иглами пешеходной дорожки мальчик сворачивает на подвесной мост между двумя холмами, а потом спускается по лестнице на дощатый настил с другой стороны. Дорога к пляжу кажется бесконечной. Он заранее с ужасом представляет всю ерунду, которую наговорит растяпа Хан. И как теперь им подыгрывать, если ни о чём не договорились заранее?

Только через полчаса Йеспер спускается на пляж — и недоуменно разводит руками рядом с пустым покрывалом.

— Извините, пожалуйста! Вы не видели, куда ушли ребята, которые спрыгнули вон оттуда? — указывает он на возвышающийся вдалеке обрыв. За вещами девочек приглядывает какой-то старичок. Йеспер приходит к выводу, что, где бы они ни были, далеко они не ушли. Утомившись на солнцепеке, он садится на покрывало с вытканными цветами. Поразмыслив, снимать ли рубашку — становится ужасно жарко — он все-таки решает в пользу приличия и, стараясь сохранять хладнокровие, укладывается на спину на покрывале. Хладнокровие заключается в безразличной позе с заложенными за голову руками. Больше всего Йеспера сейчас интересуют облака. Он погружен в раздумья. Он размышляет.

А потом его нос улавливает крошечную молекулу ароматического масла. Перед его глазами проносятся образы: ландыши, открытая кожа, пар от дыхания. Йеспер поворачивает голову, и над бежевой равниной пляжного покрывала открывается он: ароматный и чуждый мир девчачьих вещей. Здесь до ужаса аккуратно сложенные белые и розовые платья с бантиками, пояски и еще какие-то непонятные штучки, изящный браслетик Анни и — в плетеных пляжных сумках — то, чем обычно питаются девочки. Йеспер не слишком хорошо помнит, что это, но точно знает, что этого немного. Насколько ему известно, девочки вообще не любят есть.

В глупом восхищении он тянет руку к пузырьку, выглядывающему из крохотной сумочки. Флакон с ароматическим маслом сделан в форме граната. Йеспер зачарованно смотрит, как золотистая жидкость переливается за малиново-красными стеклянными гранями. Мир исчезает. Всё еще держа пузырек в руке, другой рукой Йеспер, сам не зная зачем, украдкой сует в нагрудный карман матроски резиночку для волос. Он снова откидывается на спину и смотрит на солнце сквозь стекло пузырька. Время застывает в малиновом сердце граната — как вдруг, откуда ни возьмись, над Йеспером встают длинные ноги Шарлотты. Крошка Май, сидя у Тереша на плечах, смотрит Йесперу прямо в глаза: «Анни, зачем он взял твои духи?»

Чары рассеиваются, и синапсы в мозгу у Йеспера тут же вспыхивают электрическими сигналами, не позволяя замешательству проступить на его лице.

— Revacholiere, — торжественно произносит он и с видом знатока добавляет: — Granate, номер три. Очень хороший выбор: сильные ноты, натуральные масла; ягоды можжевельника придают более воздушное звучание… Да, отличный выбор, что я могу сказать. Анни, твои?

Йеспер не спеша, с достоинством садится. Хан и Тереш с тревогой поглядывают в сторону девочек — особенно Анни, с улыбкой облизывающей лаймовое мороженое.

— Мои, — немного резко отвечает она, но продолжает уже более учтиво: — У тебя ведь мама занимается парфюмерией, да?

— Ну, сейчас она ее больше ввозит, чем делает. Но у нее есть сертификаты и всё такое. Знаешь, я был на парфюмерной фабрике в Ревашо́ле и видел, как дистиллируют Granate.

— Ты бывал в Ревашоле?! — Даже Шарлотта впечатлена. В школе для них она, с ее модной одеждой и друзьями-старшеклассниками, что-то вроде богини. И сейчас глаза богини широко раскрыты от удивления. У Йеспера краснеют уши.

— Один раз — мамины коллеги пригласили ее на экскурсию.

Теперь, когда главная опасность позади, Терешу кажется, что Йеспера пора вернуть на землю:

— То-то от тебя цветочками пахнет!

Крошка Май у него на плечах звонко хохочет, что бы он ни сказал. Ему повезло. Тереш никогда не думал, что умеет ладить с малышней, но теперь этот дар и безумный прыжок держат его на плаву уже три четверти часа. От Хана никакого толку. Он пропускает почти все пасы, которые дает ему Тереш, а если не пропускает — то не бьет по мячу, а только мямлит.

Анни садится на покрывало рядом с красным как свекла Йеспером.

— А по-моему, от Йеспера приятно пахнет. Уж точно не носками и не этой раздевалкой.

— У вас там просто жуть, — мягко говорит Молин.

— Это всё фон Ферсен, — Хан забивает свой первый гол в игре. — Уф-ф… у Ферсена какие-то особые спортивные носки. От них такая вонь, просто ненормальная.

Тереш вздыхает с облегчением. Они надолго застряли в очереди за мороженым. Что Хан, что Тереш даже в спокойной обстановке не бог весть какие собеседники, а план Тереша был в том, чтобы до прихода Йеспера хоронить любые упоминания бинокля под словесной лавиной. К счастью, Май, сидевшая у него на закорках, болтала без умолку и всех смешила.

Теперь же он решает, что с него хватит. Он ссаживает с себя Май и, многозначительно подмигнув Йесперу, как бы невзначай говорит:

— Ты всё забрал? Сигареты? Бинокль?

Но Анни-Элин не ведется на сигареты:

— А что вы там делали с этим биноклем? Мы еще вчера заметили, что там всё время что-то блестит — как зеркальце. Страшно интересно!

— Да так, на птиц смотрели. Там гнездится пара орланов-белохвостов… — едва успевает начать Тереш, как Молин усмехается, показывая острые зубы:

— На птиц, значит?

Сидящая рядом с Йеспером Анни хихикает, а злая богиня Шарлотта ехидно замечает:

— Да, такое наблюдение за птицами популярно у джентльменов в это время года.

Йеспер снова заливается краской, но где-то глубоко под веснушками Мачеека поднимает буйную голову Франтишек Храбрый. Пора! И вот он уже рвется вперед, презрев осторожность, к самой манящей, самой невероятной из наград. Так уж ведется у нас, у гойко: всё или ничего.

— Gołąbeczko moja,— весь Тереш Мачеек превращается в самую обаятельную из улыбок, — раз так, то мы видели самых редких пташек.

Как часто для нас, немытых гойко, «всё или ничего» оборачивается ничем. Но не в этот день. В жаркий солнечный день, двадцать лет назад. Szar-lot-ta! Ее плечи приподнимаются, ключицы вырисовываются под кожей. Под изгибами бровей, в холодных зеленых глазах, на микросекунду загорается улыбка, свет далекой звезды. Эта улыбка — для Тереша.

Она говорит: «Шанс!»

Как же Тереш счастлив! До чего хорошо всё складывается! Проходят часы, тени растут, белый песок становится сначала желтым, потом оранжевым и полосатым. Девочки набрасывают пляжные покрывала на плечи, маленькая Май зевает и засыпает под полотенцем. Ветер успокаивается и затихает совсем. Королевство. Вдалеке у остановки кружат конки. Слышен стук колес по рельсам, из чьего-то двора доносится музыка. Пляж пустеет, синее небо начинает становиться фиолетовым с одного края. Тереш рассказывает девочкам о дипломатической вилле отца, о планах на лето, о том, что они собираются делать завтра. Тени пляжных кабинок растягиваются и ползут по песку, будто стрелки часов. Длинные облака нависают над водной гладью перистыми животами, небо у горизонта линяет в бирюзовый, пурпурный, прохладный темно-оранжевый. Молин примеряет очки Хана, а Хан надевает