Тех, кто знал, что Лиза и Джессика — одно лицо, и раньше было наперечет, а теперь и вовсе, считай, никого не осталось, но это неважно. Лизе Миллс тоже не откажут в помощи, но ввязываться в самоубийственные трепыхания остатков сопротивления я больше не буду. Хватит, поумнела.

Третье…

Сон-черная-яма подкрался незаметно. И в нем сначала мелькали тени ушедших — тело Дэвида, Эзра, еще живой — и он же перемолотый, изувеченный, безнадежно мертвый. Стелла Уиннифред, увидевшая, как Джессика Хайд, знаменитая Джесси-Тихий-Омут, подкладывает свои личные вещи одной из покойных соратниц. Губы Стеллы шевелятся — она вновь бросает свои ядовитые слова о бегущих с корабля крысах — но звука нет. Я помню эти слова наизусть. Но, как и тогда, они почти не ранят — я разочаровалась в Сопротивлении.

…а в глазах Стеллы — затравленное, загнанное выражение отчаявшегося человека, мечущегося и понимающего, что спасения нет.

Моя протянутая рука с приметным кольцом Джессики, и ее жадное движение навстречу всем телом. Царапнувшие ладонь ногти, когда она схватила его…

Мама. Папа. Летний день, мы пьем чай в саду, и Дэвид, весь изломанный заклинанием, что-то рассказывает, оживленно жестикулируя под молчаливое неодобрение родителей — джентльмену пристала бОльшая сдержанность в манерах…

Смутные, немые, смазанные образы, мельтешащие на границе сна и яви.

А потом всё. Черная яма.

Я не заводила будильник, зная, что проснусь ровно в шесть тридцать сама. Это было время подъема в следственном изоляторе, и за год организм уже настолько привык к нему, что вряд ли я смогла бы проспать дольше, даже если бы очень захотела.

Не ошиблась. Открыв глаза, я увидела перед собой часы, на которых часовая и минутная стрелка почти сошлись на цифре шесть.

Я перекатилась на спину, с удовольствием потягиваясь на мягкой постели, понежилась пару минут, а потом решительно села. Новый день. Новая жизнь.

В семь я спустилась вниз, интуитивно направившись в сторону кухни. Интуиция меня не обманула, и кухню я нашла, а в ней — светлого, сидящего за разделочным столом с огромной чашкой.

— Доброе утро, Лиза.

В окна лился солнечный свет, а с ним вернулись и снисходительно-покровительственные нотки.

— Доброе утро, мистер Тернер.

— Мы сегодня переезжаем в наше загородное поместье. Мы будем жить там вдвоем, и, признаться, наедине я бы предпочел, чтобы ты обращалась ко мне на «ты» и по имени.

Он замолк, выжидательно уставившись на меня.

— Как скаже… те… шь, — с некоторым трудом я победила обращение, но светлый продолжал смотреть, и я добавила уже увереннее, — Мэттью.

Мужчина удовлетворенно кивнул.

— Чаю?

— А кофе можно? — выпалила я, решившись на наглость, раз уже мы тут раскланиваемся без брудершафтов.

— Если сваришь, — пожал плечами светлый. — Кофе там, турка там. Кажется…

— А где все? — полюбопытствовала я, откручивая крышку жестяной банки. Аромат кофейных зерен ударил в ноздри, и я чуть ли не застонала от наслаждения, сравнимого разве что с оргазмом. Ко-о-офе… Боже, вот оно — счастье!

— Спят. Камилла — после тяжелой смены, у девчонок каникулы, а миссис Тернер никогда не была ранней пташкой.

А ты, значит, ранняя. Запомним…

— А почему мы уезжаем? Если это из-за…

— Нет, Лиза, это не из-за тебя, — светлый откинулся на спинку стула, наблюдая, как я вожусь у плиты, и время от времени делая глоток из своего… тазика. Называть кружкой этого монстра язык не поворачивался. — Я планировал туда перебраться уже давно. Окраина, воздух свежее, людей меньше — практически курорт. Правда, я должен тебя предупредить, что не уверен, что это действительно курорт, а не кэмпинг. Дом долгое время был заброшен, и я понятия не имею, в каком состоянии он сейчас находится. Но ничего. Если что, мы разобьем палатки в холле!

Я спрятала смешок, отвернувшись.

Отчего-то мысль, что мой надсмотрщик вознамерился меня увезти к черту на кулички, да еще и в какую-то развалину, совершенно не пугала. Возможно, потому что вчерашние вопли в исполнении четырех рыжих фурий, пугали куда больше. А возможно, потому что после ночного столкновения перспективы остаться со светлым наедине я уже не боялась. А палатки… что я, палаток не видела, что ли? Главное — кофе с собой обязательно прихватить!

С этой мыслью я искренне заверила светлого в своей полной готовности.

— Ничего, я умею варить прекрасный суп из тушенки на костре!

Выехали мы только к полудню.

Я даже немного не поверила, когда темно-зеленый автомобиль, посигналив на прощание, наконец, отчалил от тротуара и двинулся вдоль набережной, постепенно набирая скорость.

Светлый намеревался свинтить, как только проснется миссис Тернер — попрощаться и фьють! — но план с треском провалился. Потому что миссис Тернер, железная леди, отказалась отпускать малое дитятко без должного запаса одежды, белья, пледов, посуды (там же ничего нет!), недельного запаса провизии и ценных указаний.

Носорог страдал, но терпел, демонстрируя сыновью любовь наравне с недюжинной выдержкой. А я всегда думала, что рыжие вспыльчивы… Он только сопел и мотал башкой, когда мать пыталась запихнуть в багажник что-то совершенно вопиющее — вроде резиновой грелки (лето на дворе, ма!), фотографий (я не на Южный полюс в годовую экспедицию уезжаю!) или вороха простеньких, но местами весьма выручающих в быту амулетов. Последние светлый отверг особенно гневно — и решительно захлопнул и запер багажник, заставляя противника отступить.

Теперь машина уверенно мчала по бульвару, за окном, отражая солнечный свет, мелькали витрины, и я испытывала внутренне небывалый подъем. Все же прав был Генри Тайлер — все не так плохо, как могло бы быть!

Я уже начала прикидывать в уме приблизительную стратегию поведения — что делать, что и как говорить, в каком направлении пытаться выстраивать отношения с моим носоро… надсмотрщиком, как автомобиль вдруг начал сбрасывать скорость, а потом и вовсе вильнул к обочине, остановившись неподалеку от торговой галереи. Я повернула голову и вопросительно посмотрела на светлого — неужели мы все же умудрились что-то забыть и теперь это надо докупить?

Мужчина выудил из кармана несколько крупных банкнот и протянул мне.

— Купи себе халат, — спокойно произнес он, и я мгновенно залилась краской, затрудняясь сказать, чего испытывала в тот момент больше — смущения или злости.

Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы справиться и с тем, и с другим — и ответить как можно ровнее:

— Здесь намного больше, чем нужно на халат.

— Да. Но воспитание не позволяет мне прямо заявить женщине, что она отвратительно одета. Следование моде совершенно очевидно не входит в приоритеты заботы о гражданах, и государство вполне можно понять — но, бога ради, не надевай ты больше этот ужас!