Валерка вновь жалел папу. Он смотрел на часы и оптимистично-фальшивым голосом добавлял: – Скоро уже придёт.

На лице отца застывала каинова печать интеллигента-неудачника. Едва заметно кивнув, он молча уходил в спальню. Валерке же нужно было общение – он с юношеской жадностью начинал познавать мир. Дома ему никто не объяснял, почему ему так часто стала сниться Лариска с соседнего подъезда, почему не засчитали гол Кержакова в ворота бельгийцев, почему все говорят, что «ганжибас» употреблять плохо, а рок-музыканты охотно это делают? Однако ответы на подобные вопросы можно было услышать около беседки, в которой дворовые мужики играли в домино или в шахматы. Они будто соревновались друг с другом в излишествах и пороках: курили дешёвые, с запахом горящего сарая, сигареты, пили купленный у Люськи самогон и жутко сквернословили. Эти весёлые, плохо разговаривающие, зачастую грубые люди почему-то притягивали Валерку к себе. Как, впрочем, и остальных мальчишек двора. Они, со слов Паши-лётчика, вскоре выяснили, что Лариска так часто улыбается потому, что «уже давно просится на травку».

– Кержаков, оказывается, спит на ходу, потому его больше не берут в сборную, – авторитетно заявлял дядя Саша. Он же, с видом знатока, добавлял: – Курить гашиш – гиблое дело, уж лучше стакан-другой портвейна хлопнуть.

Кто-то из мужиков высказался и о Валеркиной маме. Мол, идёт и попкой всем подмигивает. На него тут же цыкнули остальные – сынок её тут. Сколько Валерка потом не приглядывался, так ничего подобного не смог заметить. Когда взрослая беседа приобретала уж слишком фривольный оттенок, мальчишек отгоняли прочь. Да и больно надо! Колька-армянчонок нашёл на чердаке оставшиеся от своего отца порнографические журналы, и они как следует рассмотрели некоторые пикантные особенности женского тела. Не понравилось… Серёжка Червонный сказал, что всё это фигня, и лучше сходить на озеро искупаться. Так они и сдружились, как это происходит, наверное, на каждой улице, в каждом дворе.

Валерке нравилось в своих друзьях всё, вернее, почти всё. Его немного смущала кличка, которую ему присвоили новые товарищи. Ещё он не любил, когда Червонец заставлял их надевать боксёрские перчатки и драться друг с другом. Впрочем, в боксёрскую секцию Валерке тоже пришлось идти. Один за всех, все за одного… Однако редкая тренировка заканчивалась без синяка под глазом, разбитой губы или припухшего носа. Однажды отец, удивлённо разглядывая очередной фингал, тихо спросил:

– Обижают во дворе, сынок?

– А хоть бы и обижали, – вмешалась в разговор мать. – Можно подумать, что ты пошёл бы заступаться, – она сердито гремела посудой.

– Я только спросить хотел, – ответил папа, опустив глаза.

– Спросить, спросить, – передразнила его мама. – Размазня…

– Это меня на тренировке ударили! – выкрикнул Валерка. Ему так не хотелось, чтобы мама снова ругала отца.

– А ты не ори, – парировала мать и заявила: – На бокс свой больше ни ногой. Ходишь вечно в синяках, как уличный хулиган, – она сурово посмотрела на сына, ожидая, что он ей поперечит. Но Валерка возражать не стал и даже обрадовался запрету: теперь у него появилась веская причина отказаться от ненавистных тренировок.

– Мать не разрешает, – опустив глаза, буркнул он друзьям, когда пришло время собираться в спортивный зал.

– Мама не пускает… Бу-бу-бу-бу… – Юрка сплюнул на землю.

– А вот он и будет у нас Бу-Бу, – усмехнувшись, сказал Червонец. – Кликуха лучше не придумаешь, – он повернулся к остальным мальчишкам: – Поняли?

– Чего ж не понять? Поняли, – засмеялся Юрка. – Иди, Бу-Бу, к своей мамочке, она тебе шоколадку купит.

Так растаявшее мороженое делает пятно на рубашке – ничем не отмоешь. Теперь иначе как «Бу-Бу» никто из друзей Валерку не называл. Долгое время Валерка не чувствовал за спиной отца никакой защищённости и даже стеснялся его интеллигентской неловкости. Но однажды произошло событие, поставившее папу на пьедестал героя. И теперь уже он, Валерка, ходил с гордо поднятой головой, охотно рассказывая друзьям и соседям подробности отважного поступка отца. Как-то июльским жарким днём мама сказала, что к ней придёт подруга и, чтобы Валерка с отцом не мешали женщинам секретничать, отправила их на городской пляж. Спасаясь от пекла, они часа два плескались в тёплой мутной воде, затем пообедали в чебуречной и снова вернулись на водоём.

– Может, домой пойдём, пап? – с нескрываемой скукой в голосе спросил Валерка.

– Мама ведь сказала, чтобы мы возвращались домой только вечером, – отец, словно оправдываясь, развёл руками. Было видно, что ему самому надоел принудительный отдых. Медленно тянулось время. День клонился к закату, неохотно отпуская тепло.

– Смотри, сынок, – отец указал пальцем на верхушки тополей. Закрыв собой почти половину неба, с запада надвигалась огромная тёмно-лиловая туча. Стало сумрачно и тихо. Вдруг подул сильный порывистый ветер, и на горячий песок упали первые капли дождя. Уже через несколько секунд небеса обрушили на землю шипящие потоки воды. Ещё более усилившийся ветер ломал ветки деревьев, срывал пластиковые листы с кабинок для переодевания. Люди, не успев надеть верхнюю одежду, заполнили прибрежное кафе. Прильнув к окнам, они с интересом и даже с некоторым страхом наблюдали за буйством стихии. Последний шквал ветра, прогремев железной обшивкой крыши, нагнул деревья едва ли не до земли и стремительно помчался дальше. И вновь стало тихо. Лишь тополя, роняя крупные капли, жалобно шелестели уцелевшими листьями.

– Пойдём, папа, – Валерка тронул отца за руку. – Дождь уже закончился.

– Закончился? – переспросил он. Кажется, мысли отца находились очень далеко отсюда. Они вышли из кафе и, минуя огромные мутные лужи, направились к дому. Брюки, чтобы не испачкать их грязью, не надели. Сквозь поредевшие тучи радостно пробились последние лучи заходящего солнца. Гроза миновала. Возле поваленного бурей дерева собралась небольшая толпа. Бестолково толкаясь и мешая друг другу, люди суетились вокруг лежащего на земле мальчишки. Но близко к нему никто подходить не решался.

– Всё понятно, – сказал отец, когда они поравнялись с толпой. – Током ударило.

Мальчишечьего плеча касался оборванный провод, но все попытки желающих ему помочь были безуспешны.

– Бьёт, собака, – сказал один мужчина, пытающийся палкой сбросить провод с пострадавшего.

– А ведь не выдержит парнишка… – он с отчаянием посмотрел на окружающих.

– Палка-то у вас мокрая, оттого и бьёт, – пояснил очевидную ситуацию кто-то из сочувствующих.

Отец стремительно натянул на себя брюки – наверное, ему казалось, что умереть в трусах будет крайне неприлично. Он выхватил из Валеркиных рук сухую рубашку, бросил её рядом с мальчишкой. Изловчившись, папа прыгнул на неё, а своей майкой обхватил смертоносный провод и отбросил его в сторону. Одна из женщин подбежала к мальчику и пощупала его пульс. «Живой!» – быстро взглянув на окружающих, она тут же принялась делать парнишке искусственное дыхание. Ощутив безопасность,