Внутри автомобиля восхитительно пахло дорогой кожей и чем-то еще — незнакомым и возбуждающим. Через несколько секунд Николь поняла, наконец, что этот запах исходит от незнакомца… Едва эта мысль пришла ей в голову, она вспыхнула и содрогнулась, отчего мужчина нахмурился, внимательно посмотрел на нее и спросил:

— Послушай-ка, тебя ведь не тошнит, а? Потому, что если да, то…

Она замотала головой.

Верно, ее немного подташнивало, и голова разболелась просто ужасно, только ей вовсе не было плохо. Больше всего на свете ей хотелось немного поспать. Пока машина выезжала со стоянки на темные улицы города, дремотная истома охватила ее, она откинула голову на подголовник и прикрыла глаза.

— Ну вот, скоро ты будешь дома. Где ты живешь?..

Не дождавшись ответа, Мэтт нахмурился и перевел взгляд с дороги на свою пассажирку. Он нахмурился еще сильнее, поняв, что та спит глубоким, безмятежным сном. Спит, как малое дитя. Сколько же она выпила? Очевидно, столько, что алкоголь стал опасен и для нее самой, и для других. Если бы у него была хоть крупица здравого смысла, он оставил бы ее там, где она прицепилась к нему. Наверняка кто-нибудь из сослуживцев довез бы ее до дому. Или нет?

Мэтт должен был улетать ранним утренним рейсом, и подвыпившая девчонка, стала обузой, которая меньше всего на свете была ему нужна. Все дело в гипертрофированном чувстве ответственности, размышлял он, поскольку у него самого три сестры, и все младшие.

Тяжело вздохнув, он сказал себе, что уже слишком поздно везти эту дурочку назад и заталкивать в банкетный зал, особенно когда там околачивается волчище вроде Джонатана Хендри. Проще всего забрать ее с собой, уложить в комнате для гостей, а с утра пораньше, перед отлетом в Нью-Йорк, отвезти домой. К утру, она наверняка протрезвеет и поймет, какой опасности подвергалась, ведя себя подобным образом.

Он предпринял еще одну попытку разбудить девушку, заранее зная, что даром теряет время. На мгновение она приоткрыла глаза, тупо поглядела на него, а затем снова крепко зажмурилась, прежде чем он успел сказать ей хоть слово. Почувствовав, как привалилось к нему тело девушки, Мэтт понял, что она снова погрузилась в глубокий сон.

Николь открыла глаза, с беспокойством оглядывая незнакомую спальню.

Комната оформлена в серо-белых тонах, окно закрыто строгими жалюзи. Она лежит на большой кровати, постельное белье накрахмалено и сияет безупречной белизной, сверху — мягкое шерстяное покрывало в серо-белую полоску… В одну секунду она поняла, что это мужская спальня, и ее охватила паника. Николь с трудом попыталась сесть на кровати и ахнула от нового потрясения, увидев, что на ней остались лишь трусики.

Она понятия не имела, каким образом тут оказалась. Последнее, что она могла припомнить, — это банкет в честь дня рождения отца Джонатана. Там она с кем-то танцевала… С кем же? Тело ее напряглось, и ужасающие воспоминания о событиях прошлого вечера пронзили серый туман, клубившийся в ее мыслях.

Она вспомнила, как пила шампанское и коктейль, как увидела Джонатана со Сьюзи… как увидела его…

Николь громко застонала и содрогнулась. Господи, что же она натворила?! И что сделал с ней этот незнакомец, с которым она ушла с банкета?

Ее снова начала трясти дрожь: есть только одна причина, по которой она оказалась сегодня утром в его постели. Факты говорят сами за себя.

Тошнота подступала к горлу, а голова болела так, словно ее кто-то ударил, но — удивительное дело! — она совсем ничего не помнила. Тело ее не мучила боль, и не было никаких признаков того, что прошлой ночью она перешла роковую границу, отделяющую девушку от женщины.

Сделав неимоверное усилие, Николь уселась посреди необъятной кровати, пытаясь преодолеть слабость от накатывающей тошноты и отвращение к самой себе. В эту минуту дверь спальни неожиданно распахнулась.

При свете дня он казался еще выше, чем ей запомнилось. Вероятно, он только что принял душ, потому, что его зачесанные назад волосы были влажными, а на коже остались капли воды. На нем было лишь полотенце, обернутое вокруг бедер. Тело казалось твердым и мускулистым, и темная полоска волос, что спускалась по его груди, странно взволновала Николь.

Она заметила, что в руках у него чашка с каким-то напитком, но, едва он приблизился к кровати, инстинктивно отшатнулась, судорожно притянув к себе простыню и глядя на него полными ужаса глазами.

— А-а, ты уже проснулась! Очень кстати, так как через полчаса мне надо уезжать. Я подвезу тебя по дороге в аэропорт. Возьми, я принес тебе чаю. Если хочешь выпить аспирин, то возьми в ванной, в шкафчике.

Как же так: он говорит совершенно будничным тоном… Незнакомец присел на краешек постели, и, ощутив, как кровать подалась под его весом, Николь покраснела.

От него пахло лимонным мылом, лицо блестело — очевидно, он только что побрился. От одного вида его гладкого загорелого тела она задрожала, и эта дрожь уже не отпускала ее, хотя Николь и отгоняла от себя страшные, мучительные предположения.

— Если тебе нехорошо…

Она покачала головой, прикусив нижнюю губу и испытывая мучительный стыд. Совершенно очевидно, что он привык, к такого рода делам, но ведь она…

На стене напротив кровати висело зеркало, и Николь увидела свое отражение. Неудивительно, что он подумал, будто ей плохо, — лицо у нее такое бледное, даже с зеленоватым оттенком! Она нахмурилась, неожиданно вспомнив о макияже, и пальцы ее коснулись чисто вымытого лица.

Словно прочитав ее взбудораженные мысли, мужчина сухо проговорил:

— Я умыл тебя.

Краска залила, только что совсем белое лицо, и Николь вновь содрогнулась, слишком ясно представив себе все, что, вероятно, он делал, когда она была пьяна и ничего не понимала.

Отвращение охватило ее… отвращение не только к себе самой, но и к этому мужчине.

Да, как он посмел! Разве мужчина может заниматься любовью с женщиной, если она не в состоянии понять, что с ней происходит? Но ведь мужчины так не похожи на женщин… мужчины совсем иные, а если уж быть, совсем честной, так надо признаться, что сама виновата, если он подумал… что она…

Дрожь затрясла ее с новой силой. Краешком глаза она увидела, как он потянулся к ней, и в ту же секунду отпрянула назад. Глаза ясно выдавали обуревавшие ее чувства.

Мэтт нахмурился. Неужели эта маленькая дурочка действительно поверила, будто… Он не знал, что лучше: выбранить ее, как следует или расхохотаться. Не может быть, что она и правда думает, будто… Он вспомнил, какой маленькой она казалась ему, когда он нес ее из машины, как доверчиво прижималась к нему. Какой хрупкой она выглядела, когда он помог ей стянуть это впившееся в нее платье, а затем отвел в ванную и смыл ее кошмарный макияж. Собственно говоря, он обращался с ней так, словно она была одной из его сестер, а теперь вот она смотрит на него круглыми глазами, будто считает его насильником.