У обеих жизнь складывалось непросто, и обе хорошо представляли, что их ждет впереди. Агата знала, что она должна выйти замуж или увянуть, раствориться в узком мирке скуки и обыденности. Эмили знала, что у нее вообще нет никаких перспектив пристойного брака. Она не имела соответствующего окружения, была слишком бедна и не настолько хороша собою, чтобы привлекать восхищенные взоры. Более-менее прилично содержать себя, время от времени получать поддержку от своих более удачливых друзей, являя себя миру – если повезет! – не совсем уж нищей – вот и все, на что Эмили могла рассчитывать. Но она была уверена, что леди Агата имеет право на большее. Эмили не задумывалась о причинах такого своего отношения или о том, почему у леди Агаты есть такие права, она просто принимала это как данность. Она самым искренним образом была заинтересована в судьбе леди Агаты и испытывала к ней абсолютно откровенную симпатию. Когда лорду Уолдерхерсту случалось беседовать с леди Агатой, Эмили беспокойно на него поглядывала. Это была поистине материнская тревога – Эмили пыталась разгадать его намерения. И ведь какая хорошая партия! Из него получится замечательный муж – и не стоит забывать о трех имениях и восхитительных бриллиантах… Леди Мария описывала ей некую тиару, и Эмили частенько представляла себе, как сверкает она на изысканно низком лбу леди Агаты. Тиара куда больше к лицу ей, чем мисс Брук или миссис Ральф, хотя и они носили бы ее с гордостью. Она не могла не понимать, что в состязании за тиару придется в равной степени считаться и с блистательной миссис Ральф, и с задорно-хорошенькой мисс Брук, но леди Агата все-таки, казалось, в большей степени достойна этого приза. Эмили заботилась о том, чтобы ее подопечная всегда выглядела наилучшим образом, и когда письма из дома навевали на леди Агату уныние, когда она бледнела из-за плохих вестей, Эмили старалась ее приободрить.

– Полагаю, нам не помешала бы короткая прогулка, – говорила она. – А потом вы могли бы вздремнуть. Выглядите немного усталой.

– О, как любезно! – как-то раз сказала Агата. – Вы так беспокоитесь из-за моего цвета лица, из-за того, как я выгляжу!

– На днях лорд Уолдерхерст сказал мне, что вы единственная из известных ему женщин, которая всегда прекрасно выглядит! – таков был ангельски тактичный ответ Эмили.

– Правда?! – воскликнула, слегка покраснев, леди Агата. – Сэр Брюс Норман на самом деле мне тоже так однажды сказал. Я ответила, что это самое приятное из всего, что может быть сказано женщине. Тем более, – добавила она со вздохом, – что утверждение далеко не всегда соответствует истине.

– Лорд Уолдерхерст считает, что все именно так, – возразила Эмили. – Вы же знаете, он не из тех, кто ведет праздные разговоры. Он человек серьезный!

Ее собственное восхищение лордом Уолдерхерстом граничило с благоговением. У него действительно были безупречные манеры, он очень порядочно вел себя со своими арендаторами, он патронировал несколько уважаемых благотворительных обществ. Для некритичного ума Эмили Фокс-Ситон этого было достаточно, чтобы лорд Уолдерхерст и внушал ей почтение, и казался привлекательным внешне. Она знала, хоть и не очень близко, многих благородных персон, которые не могли идти с ним ни в какое сравнение. По взглядам своим Эмили принадлежала к ранневикторианской эпохе и уважала то, что достойно уважения.

– Я плакала, – призналась леди Агата.

– Этого-то я и опасалась, леди Агата.

– На Керзон-стрит все совсем безнадежно. Утром я получила письмо от Миллисент. Она следующая за Аликс и пишет… о, много чего пишет! Когда девушки видят, что что-то от них ускользает, они становятся очень раздражительными. Миллисент семнадцать, она очень миленькая. У нее волосы словно красное золото, а ресницы в два раза длиннее моих, – леди Агата снова вздохнула, и ее губы, так похожие на розовые лепестки, предательски задрожали. – Они все расстроились из-за того, что сэр Брюс Норман уехал в Индию, – добавила она.

– Но он же вернется! – воскликнула Эмили и необдуманно добавила: – Правда, это может быть слишком поздно. А он видел Аликс? – внезапно спросила она.

На этот раз Агата уже не порозовела, а покраснела: у нее была тонкая кожа, и каждое движение души было слишком хорошо заметно.

– Да, он ее видел, но она была в учебной комнате… И я не думаю…

Она резко замолчала и застыла, устремив взор в открытое в парк окно. Выглядела она совсем несчастной.

Эпизод с сэром Брюсом Норманом был коротким и каким-то невнятным. Начиналось все прекрасно. Сэр Брюс встретил красавицу на балу, они танцевали, и даже не раз. В сэре Брюсе привлекали не только его длинная знатная родословная и угольные шахты – он приятно выглядел, у него были смеющиеся карие глаза и острый ум. Танцевал он очаровательно и отпускал шутливые комплименты. Короче, представлялся отличной партией. Агате он понравился. Эмили подозревала, что даже очень понравился. Матушка Агаты тоже ему симпатизировала и полагала, что и он не остался равнодушен. Они несколько раз общались в свете, а потом встретились на лужайке Гудвуда[5], и он объявил, что отправляется в Индию. Он отбыл, а Эмили предположила, что каким-то образом в этом обвиняют леди Агату. Родители не были до такой степени вульгарны, чтобы открыто ей об этом заявить, но она это чувствовала. Младшие же сестры единодушно дали ей это понять. От нее не скрыли, что если бы Аликс, или золотоволосая Миллисент, или даже Ева, которая была похожа на цыганку, поучаствовали бы в таком сезоне, да еще в платьях от Дусея, да в сочетании с их замечательным цветом лица, изящными подбородками и носиками, то ни один их знакомый по доброй воле ни за что не удрал бы от них на пароходе компании P& O в Бомбей.

В утреннем письме темперамент Миллисент взял верх над правилами хорошего тона, поэтому милая Агата и расплакалась. Поэтому же пересказанные Эмили слова лорда Уолдерхерста показались ей столь утешительными. Да, он уже не молод, но он очень приятный человек, и некоторые экзальтированные особы от него без ума. Очень, очень приятные слова.

Итак, они прогулялись, и щеки леди Агаты вновь обрели цвет. За ужином она была просто очаровательна, и вечером у нее образовался целый круг придворных. На ней был розовый наряд, голову ее украшал венок из цветов шиповника, она была вся такая тонкая и воздушная, что походила на нимфу Боттичелли. Эмили заметила, что лорд Уолдерхерст обратил на нее особое внимание. Он сидел в удобном угловом кресле и посматривал на леди Агату через монокль.

У леди Марии всегда находилась для Эмили какая-нибудь работа. Эмили обладала отменным вкусом в составлении букетов, и с самого начала ее визита так сложилось, что аранжировка цветов стала ее обязанностью.

На следующее утро она рано отправилась в сад, чтобы собрать еще не отряхнувшие росу розы. Она как раз тянулась за восхитительной «Миссис Шарман Кроуфорд», как произошло нечто, заставившее ее стыдливо опустить подоткнутую было юбку. А именно: к ней направлялся маркиз Уолдерхерст. Инстинкт подсказал ей, что он хочет поговорить о леди Агате Слейд.