очередь дежурить. И когда я отправился домой, путь мой лежал мимо заднего двора школы, как и всегда. Мимо служебного входа, который вёл в столовую, и нескольких больших мусорных баков.

Крепко закусив губу, Эгле презрительно смотрела на старшеклассника, стоявшего перед ней. Он был ко мне спиной, и я не сразу опознал в нём Кори Мита. Вероятно, Кори боялся не справиться в одиночку, раз привёл ещё одного подонка. Он-то и удерживал Эгле, заломив ей руку.

Мне показалось, что мой позвоночник превратился в лёд. Уши словно заложило. Увидев меня, Кори расплылся в радостной ухмылке. Он что-то говорил, но я его не слышал.

Я узнал и подонка, державшего Эгле. Конечно, я его помнил. Моя единственная полная и безоговорочная победа. Одна из моих последних драк. Эх. Последние месяцы я провёл слишком славно и спокойно, вот уже и забыл об этом. А ведь первое время так осторожничал. Знал же, что он попытается отомстить. Знал. Но мне показалось, что мир подонков и начинающих сволочей остался по ту сторону наушников. Показалось, что они не тронут меня, когда я перестану тянуться к ним, чтобы нарваться на очередной мордобой.

И вот мир подонков пришёл за мной сам.

Я не слышал ничего, кроме своего сердцебиения. Вернее, это в первый момент я подумал, что стучит моё перепуганное сердце. Потом вдруг оказалось, что стучит оно довольно-таки спокойно и уверенно. И не совсем оно. Это был отсчёт ритма для вступления. Несколько тактов спустя я услышал остальные инструменты.

И Голос.

Голос звучал внутри меня. Не знаю, как. В этой песне тоже была всего одна строчка, которую я понимал. Но он звучал, не оставив мне выбора. Хотя, собственно, выбора не было с самого начала.

Нет, старик, ты ошибался, когда пел, что я не один, думал я, аккуратно поставив школьную сумку на землю и беря разгон. Я один. И всё равно у нас численное преимущество. Потому что один и один, и ещё один – это три, вот тут ты абсолютно прав, а их всего двое. Мы их уделаем. Я, ты и Эгле.

Глава 6. Сеть

Больничные лампы жужжали на низкой, угрожающей ноте. Обычно они издавали монотонный, выматывающий душу звук. Этот звук и так сложно было счесть благим предзнаменованием. Но сегодня их жужжание по-настоящему нагнетало обстановку.

Я тихонечко расковыривал дырку в окровавленном носовом платке. Эгле нервно мяла в руках бинт, которым были обмотаны её костяшки. Ну, то есть сейчас с костяшками всё уже было в порядке, но поначалу их пришлось забинтовать.

– Прости, – наконец вполголоса сказала Эгле.

– За что? – Я почти по-настоящему удивился. – Не ты же привела этих полудурков.

Эгле угрюмо потеребила бинт.

– Можно считать, что я. Ты ведь уже догадался?

Я скосил на неё глаза:

– Насчёт чего это?

Выражение лица Эгле напомнило мне момент нашего знакомства. Тогда она тоже сжала зубы, выпрямилась и сказала то, что должна была сказать.

– Я тебе соврала.

И даже голос так же звучит – немного механически.

– Я сказала, что не знаю, кто надо мной издевается. А я знала.

– Очень интересно, – ответил я. В прошлый раз я так себя и вёл – говорить можно без выражения, главное, продолжать вставлять реплики. Чтобы разговор продолжался. Глядишь, всё прояснится.

Эгле беспокойно убрала со лба светлую чёлку.

– Я просто не хотела, чтобы они и к тебе лезли.

– Ты думала, я сразу пойду с ними разбираться? Я польщён.

– Да хоть бы и не сразу. Всё равно этим бы всё кончилось.

– Тогда почему ты мне не рассказала?

– Надеялась, что смогу им не попасться.

– Ты совсем балда, что ли? – сердито спросил я. – При чём тут «смогу не попасться»? Им пора было начистить рожи ещё месяц назад, если я правильно помню.

Эгле прямо взглянула мне в глаза.

– В смысле, я должна была подойти к тебе и сказать: «Вот там стоит гадёныш, он портит мои вещи, чтобы ты попытался с ним подраться, не делай этого ни в коем случае». Так, что ли?

– Нет, не так. Ты должна была сказать: «Вот там стоит гадёныш, он портит мои вещи, пошли, будем драть ему задницу». Я тебе друг или хвост поросячий?

– Друг, – с отчаянием в голосе ответила Эгле, – и вот именно поэтому я и не могла тебя втягивать.

– Че-го-о?

– Того, – буркнула Эгле. – Их много. И Кори с тем недомерком – это так, отросточек. Они в той шайке единственные, кто ещё в школе учится.

Не могу сказать, что меня это очень напугало. Но неприятные ощущения в области загривка точно появились.

– Это у них стиль такой, – мрачно продолжала Эгле. – Если они хотят что-то тебе сделать, они ловят твоего друга-слабака. И потом всячески тебя унижают, а тебе приходится терпеть, чтобы они больше не прикапывались к твоему другу.

Злорадная ухмылка получилась у меня совершенно без усилий.

– Только они не учли, что ты не слабак.

– Да, – важно кивнула Эгле. – И не учли, что ты не будешь ничего спрашивать, а сразу драться полезешь.

– И Хлою не учли.

Ушлёпка, державшего Эгле, я сразу проигнорировал, бросился на Кори. Эгле справилась сама – ударила его макушкой в подбородок, а когда он взвыл и выпустил её – добавила кулаком в зубы. Сильно рассадила костяшки, но вроде даже что-то ему выбила. Не скажу, что мы так уж хорошо дрались, но смогли продержаться до подхода Хлои. Потом Эгле прикинулась напуганной барышней, а я – храбрым рыцарем. Хлоя не прониклась. Тогда мы весьма убедительно изобразили приступ. Точнее, я изобразил приступ, а Эгле принялась носиться вокруг с причитаниями. Так мы из двух зол выбрали Кейна. Тем более, что мы и вправду считали его более дружественным взрослым. По сравнению с Хлоей.

Это мы, конечно, немножко просчитались. Мы что-то пищали в своё оправдание, но он всё проигнорировал. Молча остановил носовое кровотечение у меня, залечил разбитые костяшки Эгле и ушёл. Велел сидеть здесь и никуда не высовываться. И его не было уже очень долго – страшно представить, куда за это время можно пропасть.

Причём с каждой минутой всё страшнее и страшнее. Куда там мифической шайке юных шантажистов.

– Кстати, – встрепенулся я, – откуда ты всё это знаешь? Ну, про Кори и его шайку.

– Ох, там такая алингийская опера… – вздохнула Эгле. – В общем, слушай. Ты хорошо знаком с Мирандой?

– Воображала, – откликнулся я. – Их четверо, я даже не знаю, кто из них хуже.

Эгле кивнула.

– Да. Подходит она ко мне сегодня и спрашивает: «А что ты