Накшидиль следила за остальными девушками, понимая, что вышивать металлическими кручеными нитями или даже тонкими шелковыми по толстому атласу гораздо труднее, чем на простом платочке. Ей дали обычную ткань, чтобы у нее была возможность поупражняться, но она расстроилась и бросила ее на пол.

— Вот она, — сказал я, поднял кусок ткани с пола и предусмотрительно кивнул в сторону наставницы, — должно быть, вы уронили это.

Накшидиль сообразила, что я предупреждаю ее, и стала вышивать. Но в этот день она пребывала в задумчивости больше прежнего и вместо того, чтобы пойти со всеми на трапезу, села на диван и нервно накручивала кусок ткани на свои тонкие пальцы. Утром она сказала мне, что всю ночь металась в постели, вышивая в уме. Накшидиль говорила, что ей приснилось, будто какая-то пожилая женщина вонзила ей иголку в сердце.

Но после нескольких дней тренировки она неплохо освоила технику вышивания и могла работать вместе с другими. Вскоре Накшидиль так увлеклась, что почувствовала облегчение: она поняла, что ей могла достаться более неприятная работа. Ее могли заставить начищать до блеска жаровни, носить тяжелые подносы с едой, стирать белье, чистить наргиле[21]. Тем не менее, когда она сказала Пересту, что ей нравится вышивать, та дала странный ответ.

— Из этого ничего хорошего не получится, — прошептала она, грозя пальчиком. — Из этого толку мало.

— Но почему? — спросила Накшидиль, не обрадовавшись таким словам. — Мне нравится вышивать. В монастыре у меня это получалось лучше всех. И здесь тоже я могу стать самой лучшей.

— Разве можно любоваться птичкой, если она прячется на дереве? — последовал ответ.

Я обрадовался, увидев, что Накшидиль не придала значения словам Пересту и подчинилась заведенному ежедневному распорядку. Вставая с утра под протяжный зов муэдзинов и звуки музыки, она совершала омовение, накрывала голову, поворачивалась в сторону Мекки и следом за имамом совершала весь ритуал. Она наклонялась, выпрямляла спину, опускалась на колени и простирала свое тело на полу. Лежа ничком, она касалась пола сначала носом, затем лбом. Она складывала руки перед лицом, закрывала глаза и молилась, иногда молча, иногда вслух.

— Аллаху Акбар, — произнесла Накшидиль на арабском языке, встала и, запинаясь, повторила отрывки из Корана, которые я помогал ей выучить, когда мы осваивали пять молитв.

После этого она позавтракала, уже привыкнув к чаю, йогурту, хлебу с кунжутом, и продолжала заниматься арабским языком, стараясь изо всех сил правильно выговаривать придыхательный звук «х».

— Представьте, что вы задуваете свечу. — Я предложил ей другой подход, стоя позади нее в классной комнате.

Она начала читать Коран, но, дойдя до строчки «Мужчины отвечают за женщин, потому что Аллах поставил одних над другими», скорчила гримасу и сказала:

— Аллах не поручал турецким мужчинам отвечать за меня.

Она не любила учить историю ислама наизусть, однако, вопреки своему неприятию новой для нее религии, оказалась способной ученицей и освоила чтение нараспев шести догматов: веру в Аллаха, в Его ангелов, в Его книгу, в Его пророков, в Судный день и предопределение. И она знала пять столпов ислама: нет божества, кроме Аллаха, и Мухаммед Его пророк; обязанность молиться пять раз в день; благотворительность; пост во время священного месяца Рамадан; и если позволяют силы и средства, то следует совершить паломничество в Мекку и Медину.

— Знаете, — подбодрил я ее, — вы во дворце всего шесть месяцев и уже делаете большие успехи. Пройдет совсем немного времени, и вы сможете поднять указательный палец и произнести слова: «Нет божества, кроме Аллаха, и Мухаммед Его пророк», после чего станете мусульманкой.

— Если я это должна сделать ради собственного выживания, — ответила она, — пусть будет так.

Когда из кухонь принесли обед, она вместе со всеми присела на корточки и стала молча есть. Обед состоял из цыпленка, рисового плова, йогурта, баклажанов, турецкого гороха нут, сыра и свеклы. Однажды, когда принесли блюдо из кабачков и огурцов, Пересту расхохоталась.

— Что ты смеешься? — шепотом спросила Накшидиль.

— Ты знаешь, почему кабачки и огурцы нарезаны?

— Нет, — ответила Накшидиль.

— Здесь опасаются, что если оставить эти овощи целыми, то мы заменим ими мужчину.

Накшидиль взглянула на нее, ничего не понимая.

Позднее в комнате для шитья девушки не удержались и прервали тишину, начав сплетничать. Отрывки их разговора долетали до ушей Накшидиль: Айша была матерью среднего принца Мустафы; старшего принца и наследника трона звали Селимом, младшего принца — Махмудом. Этот кафтан должен быть готов через три месяца. Любую, кто разозлит Айшу, ждет наказание, и ее тут же выгонят из этой комнаты.

Пока Накшидиль работала, она все время мысленно возвращалась к сказанному Пересту и спрашивала меня, что означают слова подруги. Я объяснил, что, если старый султан увидит девушку и та покажется ему привлекательной, он может сделать ее наложницей. Как раз так и случилось с Айшой.

— Возможно, если бы султан увидел меня, то проявил бы интерес к моим успехам, — пробормотала она. Она обратилась к девушке, стоявшей рядом с ней. — Как давно тебя определили в комнату для вышивания? — тихо спросила она.

— Скоро будет два года, — ответила девушка.

— Это очень долго.

— Да. Но другие здесь еще больше. Турки считают большой честью занятие вышиванием. Это одна из самых важных работ, какой может заниматься женщина.

— Ты не пыталась заняться чем-нибудь другим?

— Это почти невозможно. Здесь нет выбора. Желания султана обязательны.

— Но ведь не султан определил меня сюда. Это сделала наставница.

— В гареме она является его представительницей. Ты должна делать то, что она прикажет.

— А если я не подчинюсь?

— Тогда, — я вступил в разговор, — вас вышвырнут из дворца и отправят на невольничий рынок.

— Ты когда-нибудь видела султана? — спросила Накшидиль.

У девушки округлились глаза.

— Один раз в месяц Рамадан я видела его на больших празднествах.

Накшидиль умолкла, и мне показалось, что она снова вспомнила слова Пересту. Как же ее смогут заметить, если она останется запертой в комнате для вышивания? Как и птичка на дереве, девушка, которая шьет, так и останется незаметной: ее стежки просто сольются с листьями.

Больше недели Накшидиль старательно трудилась над вышиванием и вынашивала свой план. Только потом я узнал, что она размышляла над тем, как сбежать с этой работы. Накшидиль знала — если обнаружится, что она все делает обдуманно, то ее сурово накажут. Право, она вышивала так хорошо, что ее стежки привлекали не один восхищенный взор. Однажды днем она проткнула иголкой ткань не в том месте, но ошибку заметили только после дюжины последующих стежков. Накшидиль беспомощно взглянула на наставницу, но та лишь добродушно упрекнула ее.