— Трусость — тоже преступление, — холодно парирует она и тянется к ручке на боковой двери. — Не могу сказать, что хорошо провела время.

Тайлер что-то говорит ей вслед, но Уэнсдэй уже не слушает — быстро покидает машину и решительно направляется к дверям общежития.

Похоже, в манипуляциях она всё-таки не сильна. Весьма неприятное осознание.

За спиной раздаётся оглушительный рев мотора, и Аддамс машинально оборачивается через плечо, провожая задумчивым взглядом старый Бьюик. Интуиция подсказывает, что Тайлер знает гораздо больше, чем говорит — но она привыкла доверять не эфемерному шестому чувству, а неопровержимым фактам, которых не имеется. По крайней мере, пока.

Энид, уже облачённая в вызывающе короткую комбинацию, коротает время за просмотром очередной мыльной оперы. Впрочем, это даже плюс — по крайней мере, соседка полностью увлечена низкосортным сюжетом и не пристаёт с неуместными расспросами. Только тяжело вздыхает и отрицательно качает головой в ответ на вопрос Уэнсдэй, не объявилась ли исчезнувшая студентка.

Наспех приняв душ и сменив платье на пижаму, Аддамс забирается в постель и включает настольную лампу на прикроватной тумбочке. Достав из верхнего ящика новый блокнот в твёрдом переплете и чёрную гелевую ручку, она погружается в напряжённые размышления. Шестерёнки в голове начинают стремительно вращаться, прикидывая примерный план расследования — пожалуй, для начала стоит осмотреть место преступления. Дом, где проходила вечеринка, и весь путь до кампуса университета.

Сосредоточенно нахмурив брови, Уэнсдэй делает несколько соответствующих пометок на первой странице блокнота.

На самом деле, ей вовсе не требуется записывать нехитрый план, но визуализация процесса способствует концентрации.

Кажется, именно так утверждал доморощенный психолог, посещать которого её обязал суд после третьего исключения из школы. Впрочем, всё сказанное мистером Дэниэльсом — или как там его звали — стоит делить надвое и умножать на ноль. Особенно, если учесть тот факт, что уже после четвёртого сеанса он взял отпуск за свой счёт и отправился на Мальдивы залечивать пострадавшую нервную систему.

Вторым пунктом в намеченном плане становится допрос свидетелей — всех, с кем общалась Дивина Флоренс за несколько дней до своего исчезновения. Неплохо бы отыскать и родственников, но это будет гораздо сложнее.

И в обязательном порядке стоит проверить её личное дело — очередная задачка со звёздочкой. Вряд ли в архиве Гарварда пойдут навстречу и услужливо предоставят настолько конфиденциальную информацию.

Придётся прибегнуть к старому доброму способу, которому её научил дядя Фестер в далёком детстве — взлом с проникновением всегда действует безотказно.

Покончив с первой теоретической частью расследования, Аддамс убирает блокнот в ящик прикроватной тумбы и сверяется с завтрашним расписанием занятий. Вместо второй пары у неё окно — полутора часов будет вполне достаточно, чтобы добраться до предполагаемого места преступления и повторить маршрут, которым шла Дивина тем злополучным вечером.

Предвкушение нового занимательного дела будоражит кровь, вызывая приятное чувство сродни физическому возбуждению.

Но невольная ассоциация мгновенно вызывает поток непрошеных воспоминаний — как ни крути, а ночь вечеринки была неплохой.

Даже очень. Даже немного жаль, что парень со странным именем оказался преподавателем.

Oh merda, какого черта она думает о мимолётной интрижке вместо того, чтобы сосредоточиться на расследовании?

Но чувственные воспоминания оказывается неожиданно полезными — в памяти Уэнсдэй внезапно всплывает фраза, брошенная Торпом как бы невзначай. Этот дом принадлежит моему хорошему другу.

Она резко садится в постели.

— Энид!

— Что? — блондинка нехотя ставит мыльную оперу на паузу и поворачивает голову в сторону монохромной половины комнаты.

— Кто был организатором той вечеринки?

— Хм… — на лице Синклер появляется несвойственное ей задумчивое выражение. Она сводит брови на переносице и выдерживает томительную паузу. — Если честно, понятия не имею. Йоко пригласили туда её знакомые, а она позвала меня… Ну то есть, нас. А что?

— Ничего, забудь, — Аддамс вновь откидывается на подушку, уставившись пристальным немигающим взглядом в черноту потолка и обдумывая странное стечение обстоятельств.

Какого черта преподаватель Гарварда делал на студенческой вечеринке? И какого черта алкогольная вакханалия проходила в доме его так называемого хорошего друга, которого никто толком и не знает?

Выглядит довольно подозрительно.

Удивительно, что она не задумалась об этом сразу. Пожалуй, из архива стоит позаимствовать ещё одно личное дело.

Погрузившись в водоворот напряжённых размышлений, Уэнсдэй машинально начинает моргать чаще обычного — и очень скоро сознанием овладевает сонное состояние.

Завтрашний день обещает быть трудным — поспать однозначно не помешает.

Ранний подъем в безбожные семь тридцать утра ожидаемо приносит отвратительное настроение и неуемное желание совершить пару-тройку жестоких убийств по дороге на лекцию по герменевтике. И это желание только усиливается, когда на подходе к нужному зданию к ней подскакивает омерзительно жизнерадостная девчонка в голубой бейсболке.

— Подпишите петицию против ослабления природоохранного законодательства в штате Массачусетс! — тараторит она раздражающе громко, размахивая перед лицом Уэнсдэй внушительной кипой бумаг. — Необходимо ввести мораторий на текущий экологический надзор, потому что…

— Проваливай, — Аддамс холодно обрывает невыносимо эмоциональную тираду.

— Не останемся равнодушными в борьбе с…

— У тебя слух атрофировался? — она едва подавляет желание отнять у скудоумной идиотки увесистый талмуд и настучать им по её пустой черепной коробке. От неминуемой расправы ту спасает лишь тот факт, что до лекции по герменевтике остаётся всего три минуты.

— Извините, — девица сконфуженно морщит нос и поспешно ретируется, завидев за спиной Уэнсдэй следующую жертву непримиримой борьбы за экологическую обстановку.

Oh merda, почему вокруг одни кретины?

Очередное неоспоримое доказательство патологического несовершенства американской образовательной системы.

Лекция по герменевтике почти так же скучна, как история искусств — темнокожая преподавательница во фривольно обтягивающем красном платье монотонно зачитывает информацию из учебника, не утруждая себя дополнительными пояснениями.

Большинство студентов вяло зевают и тихо перешептываются, обсуждая самые разнообразные темы, максимально далёкие от науки о принципах интерпретации текста.

Аддамс нетерпеливо барабанит пальцами по столешнице — время тянется ужасающе медленно, а ей жутко не терпится поскорее приступить к новому расследованию.

Спустя бесконечные полтора часа звонкая трель наконец извещает о завершении нудной лекции. Судя по всему, профессор Барклай ждала этого момента едва ли не больше сонных студентов — она поспешно захлопывает потрёпанный учебник и откидывается на спинку стула, уткнувшись в экран телефона.

Похоже, преподавателей в престижный Гарвард набирают по объявлению в захудалой местной газетёнке. Торп трахает студенток в свободное от работы время, Барклай даже не пытается демонстрировать заинтересованность в собственном предмете. Относительно адекватным пока выглядит только тихий профессор Ласлоу, который ведёт лекции по семиотике — если не брать во внимание его явные проблемы с дикцией.

Убрав в рюкзак тетради и письменные принадлежности, Аддамс быстро покидает аудиторию, мысленно прикидывая, каким образом можно