Размашистым шагом Хратен спустился по трапу. За кипящими жизнью, охваченными непрерывной суетой погрузки и разгрузки доками простирался Каи. С одной стороны над ним нависали каменные стены древней части Элантриса. С другой, слева от города, равнина повышалась, переходя в крутой холм — подножие Датрекских гор. Позади жреца шумел океан.

Откровенно говоря, пейзаж его не впечатлил. В давние времена Элантрис окружали четыре мелких городка, но только Каи — новая столица Арелона — все еще оставался обитаем. Хратен сразу же заметил недостатки в планировке (возведенные без единого плана дома, слишком большая протяженность вдоль побережья), которые существенно затруднят оборону. К тому же столицу окружала только пятифутовая каменная стена: с точки зрения жреца скорее ограда, нежели защитное сооружение.

Если же в случае необходимости горожане рассчитывали укрыться за стенами Элантриса, отступление туда будет сложным и значительного перевеса в битве не принесет. Здания Каи представляли собой прекрасное укрытие для нападающих, а некоторые из окраинных домов теснились практически вплотную к элантрийской стене. Становилось очевидным, что народ Арелона не отличается воинственностью. И тем не менее из всех государств Сикланского материка, которые арелонцы называли общим именем Опелон, только этой стране удавалось до сих пор избежать влияния Фьерденской империи. С прибытием в Каи Хратена ситуация должна измениться.

Жрец оставил корабль за спиной. Он двигался в суматохе порта, с немалым удовольствием отмечая вызванное по пути смятение. Грузчики останавливались и провожали его полными изумления взглядами; стоило ему поравняться с группой собеседников, как разговор замирал. Хратену не приходилось замедлять шага — люди сами расступались перед ним. Возможно, их пугал его взгляд; хотя, что более вероятно, значительный эффект производили доспехи. Парадная броня верховного имперского жреца Дерети сверкала на солнце кроваво-красными пластинами — подобный вид впечатлял даже бывалых зрителей.

Хратен уже начинал подумывать, что ему придется искать городскую часовню самому, но тут его взгляд привлекло мелькающее в толпе красное пятно. Приблизившись, пятно оказалось приземистым лысеющим мужчиной в красной дереитской мантии.

— Господин Хратен! — воскликнул он.

Жрец остановился и позволил Фьену, главному артету Каи, поравняться с собой. Тот отдувался и вытирал шелковым платком лоб.

— Мои глубочайшие извинения, ваша светлость. В послании указан другой корабль, и я узнал, что вас нет на борту, только когда разгрузка уже наполовину закончилась. Боюсь, что мне пришлось оставить экипаж позади, иначе пробраться сквозь толпу не представлялось возможным.

Хратен недовольно нахмурился, но промолчал. Фьен еще какое-то время продолжал рассыпаться в извинениях, но наконец сдвинулся с места, и верховный жрец последовал за ним ровным размашистым шагом. Его коротышка провожатый с улыбкой трусил рядом и изредка обменивался взмахом руки и любезностями со встреченными по пути знакомыми. Люди отвечали ему в том же духе, но стоило им заметить Хратена, как слова приветствий замирали на губах, взгляды пробегались по подчеркнуто суровым линиям доспехов и потом долго провожали фигуру в развевающемся кроваво-красном плаще.

Часовня оказалась высоким каменным строением, украшенным ярко-красными гобеленами и высокими шпилями. По крайней мере, здесь Хратен чувствовал себя в привычной атмосфере величия. Но ожидавший внутри прием снова выбил его из колеи: толпа людей, шутки и смех, и никакого уважения к святости здания, под сводами которого люди находятся! Это было чересчур. Когда к Хратену начали поступать донесения, он не сразу поверил им. Теперь доказательство находилось у него перед глазами.

— Артет Фьен, соберите жрецов, — прозвучали первые слова Хратена с того момента, как он ступил на арелонскую землю.

Артет вздрогнул, как если бы забыл, что его знатный гость умеет говорить.

— Конечно, господин, — вымолвил он, жестами приказывая собравшимся разойтись.

С каменным выражением лица Хратен ждал, пока толпа покинет часовню. На это потребовалось ужасно много времени, но он стойко перенес испытание. Когда за последним посторонним захлопнулась наконец дверь и Хратен приблизился к жрецам, в притихшем зале клацание его доспехов разносилось гулким эхом. Он обратился к Фьену.

— Артет, — так звучал дереитский титул жреца, — корабль, на котором я прибыл, отбывает обратно во Фьерден через час. Вы должны быть на его борту.

От удивления Фьен открыл рот:

— Что?..

— Говорите на фьерделле! — рявкнул Хратен. — Неужели за десять лет среди арелонских язычников вы умудрились забыть родной язык?

— Нет, ваша светлость, нет. — Фьен перешел с эйонского на фьерделл. — Но я…

— Достаточно, — снова прервал его Хратен. — У меня личный приказ вирна. Вы прожили в Арелоне слишком долго! Вы забыли святое призвание и не в состоянии способствовать дальнейшему продвижению империи Джаддета. Этим людям не нужен друг, им нужен жрец. Дереитский жрец. А глядя, как вы фамильярничаете с ними, можно подумать, что вы проповедуете Корати! Мы пришли сюда не для любви — мы пришли помочь им. Вы должны уехать.

У Фьена подкосились ноги, и с распахнутыми от ужаса глазами он прислонился к колонне.

— Но кто возглавит часовню в мое отсутствие, господин? Все остальные артеты еще недостаточно опытны!

— Грядут переломные времена, артет, — ответил Хратен. — Я останусь в Арелоне, чтобы лично наблюдать за здешней работой. Да ниспошлет мне Джаддет успех.

Верховный жрец надеялся на кабинет с лучшим видом, но хоть часовня и выглядела величественно, второго этажа у нее не имелось. К счастью, за двором хорошо ухаживали, и в окна его кабинета, принадлежавшего раньше Фьену, виднелись аккуратно подстриженная живая изгородь и с заботой разбитые клумбы.

Сейчас, когда он снял со стен картины (в большинстве своем деревенские пейзажи) и очистил комнату от скопища безделушек главного артета, кабинет начал приобретать полный достоинства порядок, приличествующий джьерну Дерети. Не хватало только нескольких гобеленов и пары щитов.

Хратен удовлетворенно кивнул и вернулся к лежащему на столе свитку: приказам, с которыми он был сюда послан. Жрец не осмеливался лишний раз осквернить их прикосновением, он и так знал их наизусть. Снова и снова звучали в его голове святые слова, перед божественным смыслом которых бледнело все остальное.

— Господин… ваша светлость! — позвал тихий голос на фьерделле.

Хратен поднял глаза. Фьен протиснулся в кабинет, скорчился в раболепной позе и прижался лбом к полу. Верховный жрец позволил улыбке заиграть на губах, зная, что согрешивший артет не видит его лица. Возможно, для Фьена еще не все было потеряно.

— Говори.

— Я поступил неправильно, господин. Мои действия расходились с приказами властителя Джаддета.

— Твой главный грех в благодушии, артет. Сытость и довольство собой уничтожили больше наций, чем любая армия. И погубили больше душ, чем элантрийская ересь.