я не доберусь до своей сумочки. От ее широкой неуверенной улыбки у меня замирает сердце, и я мысленно молюсь ее маме, удивительной Грейс.

– Ты приходи навестить меня в следующем году, и мы сделаем что-нибудь для тебя и твоего папы тоже, хорошо?

– Я так и сделаю. Большое вам спасибо! – Она посылает мне воздушные поцелуи через прилавок, забыв о слезах, затем срывается с места и бежит так, словно все ее рождественские праздники наступили одновременно.

– Хорошо, кто был следующим? – говорю я, чувствуя радость Рождества глубоко в своей душе. Следующая покупательница отводит глаза и незаметно указывает мне за спину. В воздухе отчетливо чувствуется холод, что может означать только одно: Магда!

Нацепив улыбку щелкунчика, я поворачиваюсь и молю все святое, чтобы она не увидела мою последнюю сделку.

– О, Магда, я не заметила, как ты… э-э-э… стояла у меня на лодыжках. Тесновато, не так ли? – Она превращает дыхание в затылок в вид искусства. Я пытаюсь отодвинуться на дюйм в сторону, чтобы увеличить расстояние между нами.

Взгляд Магды такой острый, что им можно было бы раскалывать каштаны, и направлен он прямо на меня. Это не сулит ничего хорошего.

– Что-то не так? – Ее лицо стало красным, как леденец, и слегка дрожит, как будто она держит себя в руках, но вот-вот взорвется.

Может быть, у нее сейчас какой-то момент, прилив сил, кризис среднего возраста? Возможно, это не имеет ко мне никакого отношения.

Она берет один из моих рогов Рудольфа и притягивает меня к себе. В некотором смысле это довольно жестоко, и я собираюсь сказать ей об этом, когда она спрашивает:

– Ты только что запускала руки в кассу? – Ее голос прямо-таки ядовитый.

Посетители застывают на месте, словно затаив дыхание. Я спешу успокоить их с легким смешком, как будто мой босс каждый день дергает меня за рога, и это просто наш способ общения.

– Ну, конечно, у меня были руки в кассе. Я кассир! – Я бросаю на толпу взгляд «Вы слышите эту чушь?».

Она качает головой.

– Я не это имела в виду.

– Хорошо, что ты имела в виду? – Я откидываю голову назад в надежде выбить рог из ее кулака. Я тяну и тяну, пока он наконец не поддается, и моя шея не откидывается назад. Елки-палки.

– У этой девочки не было достаточно денег, не так ли?

О, звенящие колокольчики.

– У нее немного не хватало, но я это покрыла. – Теперь мы привлекли внимание всего этажа, и я ничего так не хочу, как спрятаться за снеговиком и дождаться, пока Магда отвалит обратно в свой офис, где она сможет наблюдать за мной по камерам видеонаблюдения, а не подкрадываться сзади.

– Что я тебе говорила насчет этого? – шипит она, и я уверена, что из ее носа идет пар.

Я делаю глубокий вдох и повторяю ее последний выговор дословно.

– «Я не собираюсь восполнять недостачу, какими бы ни были их грустные истории». Я не понимаю, в чем проблема, когда это мои собственные деньги. Это же не значит, что я отпускаю их без оплаты.

– И все же ты сделала это снова. Мало того, ты кладешь пятифунтовую безделушку в коробку, предназначенную для покупок на сумму свыше ста фунтов. Ты можешь сказать мне почему?

– Ну, всего было на восемь фунтов.

– Игрушка стоила пять.

– О’кей, да, ты меня поймала на техническом моменте. – И это все равно не сто фунтов, Флора!

– Тогда почему, Флора, почему ты снова пошла против политики компании?

Она почувствует себя полной дурой, когда я расскажу ей эту историю. Поэтому я подробно объясняю, взывая к ее (возможно, несуществующей) материнской натуре, делая большой акцент на том, что каждый год эта маленькая девочка будет вспоминать именно этот магазин и проявленную доброту, и однажды, когда она сама станет богатой и счастливой матерью, она вернется и потратит тонну денег, точно так же, как ты каждый год видишь на этих трогательных рождественских рекламных объявлениях.

Магда закатывает глаза и становится отчетливо похожа на Гринча.

– Ты простофиля, Флора. Мать девочки, вероятно, находится у входа. Ты когда-нибудь думала об этом?

Она что, на полном серьезе?

– Значит, ты думаешь, что мать велела своей дочери прийти сюда и плакать нежными слезами, рассказывая продавщице, что ее мать умерла, и все это ради того, чтобы сэкономить три фунта? Кто мог так поступить со своим собственным ребенком, Магда?! – Честно говоря, не поехала ли у нее крыша?

Ее лицо из красного становится фиолетовым, и я очень беспокоюсь за ее кровяное давление. Это вряд ли признак здоровья, не так ли?

– А как насчет вчерашнего инцидента, когда ты поймала того магазинного вора?

Ее голос подобен стали, и я начинаю задаваться вопросом, не зашла ли я слишком далеко со старой Магдой. Это моя проблема, я говорю громко, когда мне следует заткнуться. Из-за этого у меня все время чертовы неприятности.

Я закрываю глаза, вспоминая Руперта, розоволицего парня, которого видела накануне. Такой дружелюбный парень, которому просто не повезло, вот и все.

– Ну, я думала, что он научится на своих ошибках, и расплатой будет помощь в подсобке, а не вызов полиции и разрушение его жизни…

– Ты выпустила преступника через черный ход, не сказав мне ни слова.

– Не совсем преступник, Магда. – Я изо всех сил стараюсь смотреть прямо перед собой, чтобы тревожные мысли не прокрадывались обратно в мой мозг. – Он засунул детский мешочек с Санта-Клаусом себе в куртку, потому что был без работы. Парень всего лишь хотел, чтобы Рождество его маленького сына прошло хорошо. Я уверена, что это не его вина, что он не может найти работу, несмотря на отчаянные поиски в течение нескольких месяцев подряд! Я подумала, что, если бы у него был какой-нибудь опыт работы здесь, его судьба могла бы измениться… – Руперту это действительно понравилось. Он выгружал коробки так, словно они почти ничего не весили, затем распаковывал их нежными руками. Он даже подмел все перед уходом (блестки – настоящая проблема в рождественском магазине). Это не похоже на то, что он сбежал с золотым оленем в натуральную величину или что-то в этом роде.

– В том-то и дело, Флора. – Она замолкает. – Ты думаешь, что можешь спасти всех, но проблема в том, что это не твое дело. Ты находишься на нижней ступеньке служебной лестницы, но принимаешь решения так, словно это место принадлежит тебе. – Она смотрит на мои ноги, и ее глаза расширяются. – Новые тапочки?

Откуда она вообще могла знать? Она была на этаже, когда