Так произошло и в этот вечер. Подписав последнюю государственную бумагу и отпустив подчиненных, калиф прошел из отделанного драгоценными мозаиками тронного зала в небольшой и уютный личный кабинет и дернул за шелковый шнурок. Возникшему мгновенно, словно из воздуха, слуге было приказано позвать великого визиря. Тот появился не мгновенно, но все же раньше, чем калиф успел нахмурить густые черные брови.

– Одевайся, – бросил калиф Джафару, открывая потайной шкаф, в котором висело великое множество самых разнообразных одежд, – мы идем в город.

Ко всему привычный Джафар молча поклонился.

– Сегодня мы с тобой будем небогатыми купцами из Басры, – продолжал калиф, доставая два небольших кожаных кошелька.

Джафар так же молча облачился в приличный, слегка потертый шелковый халат и поношенную чалму. Калиф к тому времени был уже готов и нетерпеливо притопывал ногой.

– Туфли, повелитель, – негромко напомнил Джафар. Калиф скинул бархатные, расшитые золотом и жемчугом туфли и надел простые чувяки из буйволиной кожи.

Оба опоясались короткими, дозволенными среднему сословию мечами и через потайную дверь по потайной лестнице покинули дворец.

Волшебная ночь Востока раскрыла над ними искрящиеся лунным и звездным светом крылья. Была поздняя весна; соловьи заливались в пышно цветущих садах над утомленными дневным зноем розами…

* * *

Алена подняла от книги затуманенные глаза и взглянула в окно. Она видела сейчас не запорошенные снегом ели, а розы, соловьев и низко висевшую над фонтаном луну – желтую, похожую на ломтик дыни. Не в северном студеном декабре, а в южном цветущем мае находилась сейчас Алена.

* * *

Долго бродили калиф с Джафаром по улицам Багдада. Посетили харчевню, чайхану и лавку торговца медовым льдом.

Поболтали о том о сем с ночным сторожем духовного училища – медресе. Выяснили, что религиозные споры между суннитами и шиитами в последнее время протекают со значительно меньшим ожесточением, иногда даже обходятся без взаимного членовредительства.

Зашли на главную городскую площадь, перекинулись словечком с благодушно настроенными к чужеземцам стражниками городской тюрьмы. Угощенные ледяным шербетом и несколькими серебряными монетами, стражники охотно поделились с приезжими своими соображениями насчет государственного устройства вообще и снижения преступности в частности.

Все это хорошо, но не опасаются ли доблестные воины, что, пока они тут заняты приятной беседой, из тюрьмы может быть совершен побег?

Да что вы, эфенди, снисходительно усмехнулись стражники. Теперь благодаря указу повелителя правоверных каждый заключенный имеет соломенный тюфяк, трехразовое питание и его даже нельзя бить без крайней необходимости. Так зачем же им бегать?

– И тут ничего интересного не предвидится, – ворчал калиф, когда они, возвращаясь с площади, свернули наугад в пустынный, озаренный лунным светом переулок. – Мне становится скучно!

Вместо ответа Джафар непочтительно схватил калифа за руку и прижал палец к губам. Калиф, зная визиря, послушно отступил за ним в тень огромного старого карагача.

И вовремя – в конце переулка появилась некая процессия. Впереди легко и неслышно шла закутанная в траурную лиловую чадру стройная молодая женщина (что молодая, опытный глаз калифа определил по походке). Следом тащился грузный чернокожий евнух. На руках он нес стонавшую служанку и то и дело останавливался, вытирая обильно струящийся пот и многословно жалуясь Аллаху на тяжелую жизнь. Замыкала процессию еще одна служанка с узлом в руках.

Это, конечно же, была Ясмин со своей свитой. Причиной ее столь позднего возвращения домой было то, что служанки затеяли на кладбище игру в догонялки, и одна из них, споткнувшись о вросшее в землю надгробие, упала и повредила ногу.

– Быстрее, Максуф, – торопила Ясмин чернокожего раба, который, несмотря на рост и толщину, отнюдь не обладал физической силой, – боюсь, что бедняжка Зульфия сломала лодыжку. Немедленно, как доставишь ее в дом, отправляйся за лекарем. Зульфия, конечно, заслужила наказание за непристойное поведение, но не столь ужасное…

– Голос нежный, как у ангела, – шепнул калиф Джафару, – к тому же она добра и снисходительна к провинившимся слугам. О, если бы она оказалась еще и красивой!

Ясмин между тем подошла к низенькой резной калитке, как раз напротив старого карагача, в тени которого затаились калиф с Джафаром. В лунном свете мелькнула белая ручка с большим медным ключом; замок был, видимо, тяжел и неподатлив. От прилагаемого усилия чадра сдвинулась. Ясмин, оглянувшись, тут же поправила на голове тяжелый шелк, но было поздно – калиф увидел ее лицо.

Оно было юным и прекрасным, как полная луна.

Калиф задрожал. Его пальцы больно сжали руку великого визиря.

Джафар деликатно высвободился. Потом осторожно провел ладонью перед глазами впавшего в мечтательную прострацию повелителя. Калиф не шевелился, не реагировал.

Между тем Ясмин удалось справиться с замком, и вся компания скрылась в темноте окружавшего дом сада.

Калиф глубоко вздохнул, как человек, пробуждающийся после глубокого сна:

– Джафар, иди в этот дом и все узнай.

– Но, повелитель, чтобы меня впустили, придется назвать себя…

– Нет. Ты слышал – раб должен пойти за лекарем. Ты и будешь этим лекарем.

– Но, повелитель…

– Я знаю, что твой отец был лекарем. И знаю также, что ты кое-чему у него научился до того, как стать великим визирем. Иди же, Джафар, и больше не противоречь мне, иначе…

– …вы прикажете отрубить мне голову, – будничным тоном завершил Джафар.

Калиф кивнул.

* * *

За стеной грянули: «Новый год к нам мчится, скоро все случится!» Кто-то из Алениных соседей решил начать праздновать, не выходя из номера.

Девушка выронила книжку и посмотрела на часы. Теперь и в самом деле пора было собираться. Каким бы интересным ни было начало истории про калифа и Ясмин, оно никак не могло сравниться с тем, что ждало ее, Алену. Хотя бы потому, что в действительности многое зависело от самой Алены. От ее собственного выбора.

И в частности, от выбора новогоднего платья.

* * *

Платьев было два – голубое с бисерной отделкой и черное, длинное, расшитое золотом и с глубоким декольте.

Голубое было миленькое, привычное, любимое, в точности под цвет ее глаз.

А черное выглядело дорого, солидно и выгодно подчеркивало и даже увеличивало те скромные женские достоинства, что были даны ей от природы.

Кроме того, оно было новым.

И к черному платью можно было надеть золотой кулон и золотые серьги с фианитами, выглядевшими, как настоящие бриллианты. И черные замшевые туфли с золотыми пряжками на высоких каблуках.