Балтийский янтарь, образовавшийся в обширных европейских сосновых лесах 44 млн лет назад, и по сей день время от времени появляется на большой территории от северной Германии до России. Наиболее богатые залежи расположены вдоль побережий, включая придонные пласты. Во время зимних бурь их размывает и прибивает к берегу — наступает, как говорят местные жители, «сезон янтаря». Это «северное золото» собирали и продавали с древних времен, объясняя его происхождение самым невероятным образом: то это, мол, окаменевшая моча рыси, то слоновья сперма, то затвердевшие слезы богов. В конечном итоге Аристотель установил его истинную природу, в том числе и в результате изучения мелких существ, иногда содержавшихся внутри. Обратив свое внимание на балтийский янтарь, Майкл Энджел обнаружил и описал более трех десятков видов пчел, включая родственников современных пчел-галиктид, пчел-каменщиц, пчел-листорезов и пчел-плотников. Их внешний вид и разнообразие хорошо согласовывались с представлением о том, что пчелы эволюционировали и дифференцировались сравнительно рано; по времени это совпало с периодом быстрого распространения цветковых растений. Не говоря о том, что балтийский янтарь вносит ясность в некоторые научные теории, по прочтении работ Майкла меня не покидало неотступное стремление самому заполучить несколько таких образцов. Кто устоит перед искушением отыскать древнюю жизнь внутри минералов? И вот вскоре я уже вел переписку с одним латвийским сборщиком даров моря, выброшенных на пляж, который за небольшое вознаграждение и оплату почтовых расходов согласился выслать мне свой улов за день.

Я живу на тихоокеанском Северо-Западе Штатов — на лесистом острове, где нетрудно обнаружить каких-нибудь существ, увязших в древесной смоле. Тропа, уходящая в лес позади моего кабинета, проходит мимо высокой дугласовой пихты с вытекающей из ствола смолой, на которой я наблюдал муравьев, мух, пауков, жуков, гусеницу и трех многоножек, попавших в эту ловушку и погребенных там. Совсем другое дело — обнаружить насекомых (да и что угодно) в пригоршне окатанных и отшлифованных морем обломков янтаря.

«Нашел каких-нибудь пчел?» — с улыбкой спросила жена. Посылка из Латвии лежала на кухонном столе, за которым мы с моим маленьким сыном Ноа занимались тем, что счищали с обломков янтаря грязную корку и полировали, с жадностью вглядываясь в их недра. Поднесенные к окну, они сверкали в солнечных лучах, словно бриллианты цвета бренди. Не считая нескольких крошечных древесных щепок и бородавчатых кусочков, которые могли оказаться частичками семян, мы не находили внутри ничего стоящего; интерес Ноа через некоторое время начал угасать, а кухня была наполнена запахом древней смолы. Пожалуй, очень необычно было вдыхать аромат давно ушедшего в небытие леса, но все еще благоухающего спустя 44 млн лет[32].

Моя коллекция янтаря в настоящий момент находится у меня в кабинете на полке возле окна, где я также храню подборку других окаменелостей (листья и семена каменноугольного периода) и копию окаменелости археоптерикса — первой птицы. Но именно к янтарю я снова и снова возвращаюсь: то полирую старые образцы, то отыскиваю новые. Особенно мой интерес возрос после обнаружения в одной научной публикации Майкла иллюстрации с масштабной линейкой. Хотя мы с Ноа и ожидали найти что-нибудь крупное вроде шмеля, в балтийском янтаре в большинстве случаев встречаются крошечные и неприметные экземпляры: менее 6,5 мм в длину. Многие современные пчелы настолько малы, что я сам себя спрашиваю, смог бы я одну такую разглядеть на цветке и уж тем более застывшую в окаменевшей смоле. Чтобы по-настоящему осознать разнообразие пчел — обилие их размеров, форм и расцветок, — мне требовалось нечто большее, чем энтомологический сачок и стопка книг. Нужна была экскурсия на природу под руководством профессионала. Оказалось, что как раз такой спецкурс каждый год проводится на отдаленной полевой станции в местности, которая — если Майкл Энджел был прав в своей догадке — очень напоминает ту среду, в которой естественная история пчел получила свое начало.

Два внедорожника иссиня-черного цвета прогрохотали нам навстречу по грунтовой дороге, сопровождаемые клубами пыли, которая вздымалась и витала в сухом воздухе пустыни. Они затормозили и остановились, но двигатели продолжали работать, — было такое ощущение, что чьи-то глаза наблюдают за нами из-за тонированных стекол.

«А, не беспокойтесь на их счет», — беззаботно сказал Джерри Розен, махнув рукой невидимым наблюдателям. Имея за плечами десятки лет полевых работ в южной Аризоне, он знал, что здесь можно ожидать встречи с представителями погранслужбы США. Всего в полумиле на юг, за поблескивающей из-за августовского зноя равниной, находится Мексика. Однако несколько фигур, мелькающих неподалеку, даже и не думали пересекать государственные границы. Вместо этого они носились взад-вперед среди кустиков и кактусов, размахивая сачками и окликая друг друга всякий раз в случае интересной находки. Я тоже собирался присоединиться к ним, но сначала — урок по ловле пчел от одного из великих умельцев этого дела.

«Надо махать сачком прямо над цветами», — поучал нас Джерри, показывая правильную технику с плавными взмахами туда-сюда. Вскоре мелкоячеистый мешок его сачка загудел от рвущейся наружу массы рассерженных насекомых. «А потом смотреть, что наловили», — добавил он и просто надел мешок себе целиком на голову.

Не знаю, какие слова были произнесены в тот момент в салонах внедорожников, только оба они рыкнули моторами и умчались прочь. Скорее всего, патруль посчитал, что мы больше угрожаем сами себе, нежели государственной безопасности.

«Пчелы всегда будут стремиться к свету», — продолжал Джерри, повышая немного голос из-под сетки. Потом он уже уточнял «почти всегда» и допускал возможность быть ужаленным между глаз. Но сегодня насекомые словно сговорились: уползали вверх подальше от его лица, когда он потянул мешок за кончик по направлению к солнцу. Это дало ему возможность запустить туда стеклянную пробирку и не спеша набрать в нее всех, кого хотел. Затем он снял с головы сачок и освободил остальных пленников резким поворотом кисти назад: «Вопросы есть?»

В последующие дни у каждого могли появиться вопросы к Джерри Розену. В этом и был весь смысл, та самая причина, по которой люди съехались сюда на занятия, посвященные пчелам, издалека, из таких разных уголков мира, как Япония, Израиль, Швеция, Греция и Египет. Курс предоставлял редкую возможность пополнить свои знания о биологии пчел, а также наладить контакты и общение с некоторыми ведущими североамериканскими специалистами. О квалификации Джерри говорят его стажировка в Смитсоновском институте и последовавшая за этим полувековая (и это не предел) работа в качестве главного куратора коллекции пчел в Американском музее естественной истории. Все еще ловкий и подвижный в свои 80 с небольшим лет, он держался с изяществом и манерами натуралиста старой школы и одевался во время полевых занятий не менее элегантно, чем во время коктейльной вечеринки на крыльце научно-исследовательской станции. Джерри специализировался на гнездовом поведении редких одиночных пчел, другие его коллеги были экспертами в экологии опыления, генетике и систематике. Истинная задача курса была, конечно же, не столь фундаментальной: мы должны были научиться различать пчел. И нет на Земле для этого лучшего места, чем пустыни юго-запада США.