— И кого из них ты собрался обмануть?

— Обоих, чтобы им не обидно было, — посмеивался Дарник.

— А они потом липовских купцов схватят и будут держать?

— Очень надеюсь, что схватят, а то с каждым годом все меньше и меньше причин для моих походов.

Едва черты летнего похода определились, жизнь в городе сразу заметно оживилась. Всё и вся принялись старательно готовиться к этому главному событию липовской жизни. Отставлены в сторону посторонние развлечения, бодрей пошла любая ежедневная работа, примолкли со своим брюзжанием старики, девушки наполовину утратили свою привлекательность, дети, и те стали меньше капризничать. Даже далекие от военных заказов ремесленники пришли в легкое возбуждение, пополняя запасы товаров, которые будут охотно раскупаться щедрыми после удачного похода воинами и их наложницами.

У тех, кто работал на военные припасы, вообще шел дым из ушей. Первые годы, когда хватало самого простого вооружения, уже миновали, сейчас бывалые воины и вожаки требовали всего самого лучшего. Вместо двухгранных наконечников стрел и сулиц хотели трехгранные, простые шишаки дополнялись забралами и бармицами, к палицам, клевцам и кистеням предъявлялись такие же повышенные требования, как к мечам и палашам, железные яблоки и орехи для камнеметов красились в белый цвет, чтобы потом их легче было собирать, двуручные секиры и лепестковые копья приобретали все более хищный вид, а доспехи, теряя в весе, становились прочнее. Хватало работы также шорникам и тележникам, портным и сапожникам, кожевникам и бондарям.

Дарнику больше не приходилось самому ничего придумывать, а лишь принимать то, что придумывали другие. Один из десятских пешцев показал щит, снабженный напротив левого кулака двумя двухвершковыми шипами, на них можно было положить древко пики, а также в рукопашной схватке нанести ими колющий удар. Главный камнеметчик хорунжий Меченый представил одноконный камнемет, который легко передвигался по лесу, вот только камнеметчикам приходилось уже не ехать на нем, а идти рядом и вести стрельбу становясь на колено.

— Для конной хоругви в самый раз, — утверждал Меченый.

Лучники представили боевой плащ-накидку. Вшитая в край плаща палочка позволяла поднимать перед собой левой рукой половину плаща как завесу, в которой застревали бы все стрелы противника.

Не отставали в придумках и конники-катафракты. Вошедший в один из дней на княжескую думу катафракт был с головы до ног закован в железо, даже на коленях и локтях красовались складывающиеся при сгибании металлические пластины. Дарника интересовало одно: как это железо держит удар стрелой из дальнобойного степного лука. Сотский катафрактов Сечень утверждал, что двойной толщины нагрудник и наспинник свободно выдерживают. Быстрян пренебрежительно высказался о складывающихся пластинах, мол, любой удар мечом или палицей, и они складываться перестанут, а будут только мешать в бою. Другие думные советники помалкивали.

— А что скажет княгиня? — развлечения ради спросил князь у жены.

Все, пряча усмешки, глянули на нее. Скучающая на подобных обсуждениях Всеслава вспыхнула, словно ее застали за предосудительным занятием.

— А он сможет без чужой помощи снять доспехи, а потом надеть? — немного подумав, нашлась она.

— Раздевайся! — приказал Рыбья Кровь катафракту.

Тот, сильно копаясь, принялся раздеваться. В конце концов ему удалось все снять, но, глядя на его возню со шнурками и застежками, всем стало очевидно, что назад все это он самостоятельно надеть не сможет.

— Ты все понял? — холодно бросил Дарник Сеченю.

— Ну они всегда с кем-то в паре, друг другу помогут, — стоял тот на своем.

— Это я еще не смотрел, как твой молодец в одиночку на коня влезет, — князю удалось последнее слово оставить за собой.

Когда хорунжие выходили из покоя, Рыбья Кровь отчетливо расслышал голос Меченого:

— Ай да княжна!

Удачное вмешательство жены Дарник посчитал за случайность, которая может произойти с каждым самым недалеким человеком. Но буквально на следующий день его еще больше поразила новость, сообщенная Корнеем.

— Узнай, что именно пророчат княжне ее колдунья и звездочет, — попросил он шута как бы между делом.

— Зачем? Я и так знаю. Звездочет предрек ей первый княжеский год очень тяжелым. А если она хорошо проскочит его, то потом будет как сыр в масле кататься. Колдунья, как и положено, намешала ей приворотного зелья.

Рыбья Кровь пренебрежительно хмыкнул.

— Да не для тебя, а для самой Всеславы, — поправил мальчишка. — Чтобы она целый год была засушенной женой. На князя, сказала Нежана, никакие приворотные зелья действовать не могут, поэтому будем действовать на тебя.

Дарник внутренне даже содрогнулся. Какова, однако, Всеслава! Это же надо такое удумать: в самом начале супружеской жизни притушить все свои чувства и живость поведения, чтобы когда-то потом получить все полной чашей! Да и какая вообще потом будет полная чаша, если всем известно, что самые горячие влюбленности всегда со временем охладевают. Через год она проснется со своими пылкими чувствами, а он уж точно от них окончательно избавится. Понятны теперь и ее пожертвование своим приданым, и старательное участие в княжеском управлении. Ты можешь упрекнуть меня, что я плохая возлюбленная, зато как надежная помощница я выше всех похвал — вот что значило все ее поведение.

Ну что ж, проверим, какая ты на самом деле засушенная жена, решил князь и в тот же вечер отправился к Зорьке.

— Я уж думала, что ты никогда не придешь, — радостно встретила его наложница.

Она жила в Городце, в маленьком дворище, с сыном и старой рабой-служанкой. От всех других княжеских подружек-полюбовниц ее отличала полная непритязательность и редкая уравновешенность. Казалось, что ей совершенно неизвестны обычные женские ухватки, как привлечь и подчинить себе любимого мужчину. Спустя три года Зорька держалась все так же застенчиво и сдержанно, как и в первый день, когда она вместе с двоюродной сестрой Черной отважно покинула свое селище Тростец, чтобы присоединиться к их ватаге вольных бойников и в первый же день стать его наложницей. Позже она, испросив у Дарника разрешение, вышла замуж за рядового воина. Потом воин погиб, и Зорька вновь вернулась под княжеское крыло.

С некоторой оторопью Дарник обнаружил, что у его любимой наложницы синие губы и белесые ресницы, придававшие ей чересчур простоватый и обыденный вид. Раньше ничего подобного он в ней не замечал. Двухлетний сын, игравший в уголке с глиняными лошадками, смотрел на него каким-то совершенно осмысленным взглядом.

Зорька суетливо металась по горнице, собирая на стол угощение и выставляя кувшин ромейского вина. Мальчика унесла из дома испуганная служанка.

Это было как возвращение в прежнюю бойникскую жизнь, когда он не имел еще опыта в отношениях с наложницами и считал, что все каким-то образом само сложится и притрется. И вот вроде бы взрослая жизнь наступила, а он все так же не ведает, как распорядиться любящими его женщинами.