Наконец, я поняла, почему так часто видела ненависть в их глазах. Я всегда находилась рядом, живое напоминание их вины передо мной, терзавшее их муками совести тем более ужасными, что они не в силах были что-либо изменить. За эту муку они меня так и ненавидели, за это постоянно кричали и наказывали за малейший проступок. За свою вину. За то, что продали родную дочь.

Выходит, я с самого рождения принадлежу семье Дженоба. Я, фактически, их собственность! За мной следили, приглядывали, берегли… ценное лекарство.

Меня осенила последняя догадка. Я скоро умру. Отдам свою кровь той, что ждала ее веками. И она выздоровеет, выпив меня досуха. Сердце болезненно сжалось, и неожиданно меня захлестнуло страстное желание жить. Пожить еще хоть немного… сколько получится.

Я встала из-за стола и посмотрела на лица абсолютно чужих мне людей. Мне хотелось бы увидеть раскаяние, сожаление, боль… Но все, что я смогла разглядеть, это то, до какой же степени они боялись своих кредиторов.

Бежать! Бежать, не оглядываясь, как можно дальше и как можно скорее. И что бы ни ждало меня на этом пути — нищета, голод, мучения — это не могло быть хуже того, что было неизбежно, если я смирюсь.

Обрести свободу… Ведь это то, чего у меня не было никогда. А что может быть лучше, чем выбирать самой, как жить и …жить ли вообще?

* * *

Мне всегда казалось, что времени много. Что оно разливается передо мной безбрежным океаном, уходя за невидимый горизонт. Что оно растягивается подобно мягкой и тонкой резинке и способно дотянуться так далеко, как мне хочется, …и еще дальше… Но тогда, слушая стук часов в своей комнате, я впервые ощутила, как равнодушная судьба отрезала целые минуты, выбрасывала целые четверти часа из моей короткой, до ужаса короткой, жизни. Теперь каждое мгновение имело значение. Мне хотелось жить.

Я не могла понять, как же я не догадалась обо всем сама. Как я могла не замечать очевидного? Почему я игнорировала это чувство опасности, которое всегда испытывала рядом с Кристофом? Ведь все, что с ним было связано, кричало: беги! спасайся! Была ли я убаюкана привычкой?..

Чемодан был собран в считанные секунды. Но я все равно продолжала с маниакальной зацикленностью проверять его содержимое, пока не поняла, что мне абсолютно неважно, забыла я что-то или нет. Я вновь (в который раз?) взглянула на часы. Все еще не время. Никогда не думала раньше, что один час — это так долго.

После рокового ужина, моей единственной мыслью было бежать. Как, куда и другие подобные по разумности вопросы не держались в моем кипящем сознании. Но, оказалось, был человек, который обо всем этом подумал за меня.

Только я влетела в свою комнату, тут же услышала за собой быстрые шаги — это была Лидия. Захлопнув за собой дверь, она резко притянула меня к себе и еле слышно, задыхаясь от волнения, зашептала прямо в ухо:

— Диана, возьми… — в мои руки ткнулся маленький сверток, — это документы на чужое имя, я давно их приготовила… А еще, тут немного денег, на первое время тебе должно хватить. Через три часа будет готов самолет, куда лететь — сама скажешь, пилоту уплачено наперед за самый длинный перелет… Смотри в окно, через час подъедет машина, не мешкая, садись в нее. Тебя отвезут в аэропорт к самому трапу…

Тетя отстранилась, судорожно вздохнула и с болью посмотрела на меня:

— Мы никогда больше не увидимся, Диана. Девочка моя, ты знаешь, я люблю тебя…

Я знала это, но неожиданные слезы потекли по моим щекам — никто никогда не говорил мне этих слов.

— Как жаль, что я не могу сделать для тебя ничего больше.

— Тетя…

— Молчи, нет времени… Мы больше не должны видеться и говорить, — она снова обняла меня крепко, до боли. — Прощай, милая…

И в следующую секунду ее уже не было в комнате.

И вот я ждала машину, глядя в окно. Я думала о Лидии, о том, как она, бездетная, посмела преступить негласный договор в доме и полюбить меня, даже попытаться спасти. Но вот вопрос, будь у нее свои дети, не осталась ли бы и она в стороне, чтобы защитить их, как сделали это мои родители?

Наконец, подъехала машина, даже раньше, чем кончился этот бесконечный час — это хорошо. Я схватила чемодан и помчалась, одевая по пути легкое серое пальто. Как же я его ненавидела раньше! Теперь это будет мой любимый цвет — сливающийся с серым миром вокруг, превращающий меня в незаметную тень.

Садясь в машину, припаркованную напротив дома, я сделала то, без чего думала обойтись — оглянулась. Но мне не было больно. Наоборот, было облегчение. Так тяжело больной, долго ожидая опасной операции, идет на нее почти спокойным. Надо было что-то менять в моей жизни. Ведь то, что было, трудно назвать жизнью вообще.

Может это будет хорошо — забыть это место, этих людей, этот страх. Найти работу, жилье, стать нужной кому-то. Может мне понравиться быть новой собой, которая краснеет от комплиментов, не использует грубых слов и (не глупо ли надеяться?) знает, что такое любовь. Может, я буду счастлива…

Я знала, что до взлетной площадки приблизительно полтора часа езды — не так много, но и не мало. Достаточно, чтобы успеть подумать обо всем важном. Например, о моей жизни без Кристофа. Было в этом что-то безумное. Как в вопросе: «А есть ли жизнь после смерти?». Да возможно ли это? Я никак не могла себе представить, что будут проходить дни, недели, месяцы и, наконец, годы, а я так и не увижу его снова, что я …перестану бояться.

Чем больше я думала об этом, тем больше понимала — ни необходимость подчиняться ему, ни даже боль, которую он мне приносил, не мучили меня так сильно, как страх, вечный страх перед ним, пропитавший всю мою жизнь насквозь. И я осознала, что главное, чего хочу — это жизнь без страха.

А ведь Кристоф, должно быть, даже не допускает попытки побега. Мои губы сами растянулись в злорадной усмешке. Он так в себе уверен, так силен, что даже охрану не удосужился поставить. …Или он надеется, что ужас парализовал меня? И я пообещала себе — он больше никогда не увидит мой страх!

Погруженная в мысли о столь важных вещах, я мало обращала внимания на время и место, в которых находилась. Но, глянув за окно, увидела бесконечный лес, пролетавший мимо. Что-то было не так.

— Мы едем слишком долго, — нервно сообщила я водителю.

— Не беспокойтесь, барышня, — сразу отреагировал он. — Вот заедем за угол, и тогда уже все, барышня.

За угол? В лесу? И это напевное «барышня» звучало уж слишком необычно… как из прошлого.

— Нет! — закричала я сдавленно, сердце ускорило темп втрое.

Водитель обернулся. Мелькнули насыщенно-красные глаза и совершенно дикая нечеловеческая улыбка.

— Догадались-таки, барышня, — сокрушенно вздохнул он. — Жаль, конечно, но что поделаешь…

Он отвернулся от меня и, как ни в чем ни бывало, продолжил путь.

Я начала лихорадочно шарить по дверям, пытаясь открыть их, но они были заблокированы. Думала ли я, что уцелею, выпрыгивая на ходу из машины, или надеялась, что смогу убежать от него ночью в огромном лесу? Сомневаюсь, что я вообще могла думать в этот момент.