Как же мне стыдно за эту откровенную ложь. Наверное, ничего хуже в жизни я еще не делала. Не просто вру ведь. Бросаюсь такими страшными обвинениями. Я просто не знаю, как еще его оттолкнуть. В какой-то миг Кир выдает такие эмоции, от которых мне самой очень больно становится. Кажется, будто я его ударила.

– Не успокоишься, да? – голос дрожит, но я дожимаю. – Для тебя так важно получить свое! Быть первым! Настолько?! Настолько, что готов меня насиловать?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Давление исчезает. Кирилл так стремительно поднимается, будто невидимая сила его отталкивает. Мне вроде как легче дышать. А вроде как нет… Сажусь, сжимая в кулак одеяло, и молча смотрю. Кир тяжело дышит и так же не сводит с меня взгляда.

– Я отдам тебе двадцать девять дней. Будь по-твоему, – сдаюсь неожиданно для самой себя. И понимаю, что стоило подумать, а не болтать по горячему. Но остановить себя не могу. – Двадцать девять дней, и ты оставишь меня в покое! Обещай!

– Тридцать один.

На эмоциях он еще агрессивнее. Конечно, ведь я его ранила. А может, даже убила.

– Двадцать девять, и ни днем больше!

– Тридцать, один откровенный разговор и часы.

– Ты наглый придурок!

– Принимай!

– Хорошо! Тридцать и разговор. А эти часы… Засунь их себе в жопу! – сердито бью кулаками по одеялу. – Если считаешь меня калекой, то нечего набиваться!

– Я не считаю тебя калекой! – единственный раз повышает голос. – Ты дура, если не понимаешь, зачем я это делаю!

– А ты дурак!

Он шумно выдыхает, но молчит. С силой сжимает челюсти и яростно раздувает ноздри.

– Вопрос решен, теперь убирайся! – указываю на балконную дверь.

Пустяк, что рука на весу заметно дрожит. Я вся до сих пор трясусь и хочу как можно скорее остаться одной.

– В пятницу за тобой приеду. Будь готова. С девятнадцати до девятнадцати. Ни минутой меньше.

«Почему не завтра? Пятница только послезавтра», – думаю, прежде чем успеваю себя тормознуть.

– Хорошо.

Едва выговариваю это слово, Кирилла будто ветром сдувает. Он так быстро пересекает комнату и исчезает в темноте, у меня лишь вырывается приглушенный вскрик. Соскакивая с кровати, выбегаю следом на балкон. Вглядываюсь в ночь, но ничего увидеть не удается.

Сердце снова срывается. Несется куда-то. Падает. И взлетает, когда на парковке включаются фары и взрывает мотор знакомой машины. Даже если Бойко меня заметил и осознал волнение, он не задерживается. Но я стою, пока красные огоньки не скрываются за поворотом. Только после этого возвращаюсь в спальню и закрываю дверь.

Долго не получается уснуть. Эмоции так и кипят в груди. Самые разные… Столько их, что и распознать все трудно. Я вдруг вспоминаю о том, как во время моего долгого пребывания в больнице кто-то через день присылал мне цветы. Иногда к ним прилагалась шоколадка. Но никогда не было подписи.

Я не пыталась выяснить, кто оплачивает эту доставку. Наверное, потому что и так знала. В подтверждении не нуждалась. Ведь после этого мне бы пришлось все выбросить. А я не хотела.

Вот и сейчас… Все понимаю и снова подставляюсь.

Что же со мной будет после?

Ты меня преследуешь?

© Варвара Любомирова

В академии Кирилла снова нет. Чем же он занимается? Окольными путями узнаю у Чарушина, что и на тренировках по баскетболу Бойко с ноября не появлялся. Представляю, как из-за этого психует отчим. Он же больной! Именно Ренат Ильдарович вбил Киру это нездоровое убеждение – всегда быть во всем первым. Я лично это не единожды слышала. Хотя прожила в их доме каких-то три месяца. А Кира ведь ломали с шести лет... Если он хоть в чем-то показывал недостаточно превосходный результат, отчим наказывал его физически.

Я не хочу жалеть Бойко. Мне должно быть все равно. Но, вопреки всему, снова думаю о нем сутки напролет.

– Так почему мы должны говорить Валентине Николаевне, что провели эту ночь у тебя, а в пятницу ты у нас будешь? – допытывается Лена, пока мы втроем спускаемся вниз по Потемкинской лестнице. Девчонки, как и я, редко выбираются из нашего академгородка, но в отличие от меня отлично ориентируются по Одессе. – Ну, что молчишь?

– Ну, потому что… – замолкаю, так как в этот момент мне приходится резко сместиться, чтобы пропустить бегущего вверх парня. – Господи, сколько здесь народу! – выдыхаю на эмоциях, прижимая к груди ладонь.

– Не отвлекайся, – смеется Катя. – Рассказывай!

– Давайте уже спустимся и где-нибудь нормально поговорим. Там неподалеку есть какое-нибудь кафе?

– В парк пойдем! – выносит решение Лена.

И как только мы оказываемся там, расспросы продолжаются.

– В общем… – вздыхаю я, переводя взгляд с одной подруги на вторую. – Кир меня преследует.

– Бойка? – удивляется Катя. – И что ему надо?

– У нас был в прошлом дурацкий спор. Я проиграла и должна была провести с ним тридцать три дня.

– В каком плане? – теперь изумление появляется и в глазах Лены. – Что значит «провести с ним»?

– Ну... – отчего-то смущаюсь. – На самом деле ничего такого… Просто вместе тусить, – от волнения слишком бурно жестикулирую. Замечаю это, но поделать ничего не могу. – Развлекаться, ходить в клуб, кататься на машине, разговаривать, смотреть фильмы… – перечисляю все, что приходит в голову. – В общем, делать все, что могут делать вместе друзья.

– А вы друзья? – хмыкает Катя.

– В том-то и дело, что нет… Но я же тогда хотела с ним подружиться. Вот и придумала эту ерунду.

– Ну-ну, и что теперь?

– Ну и Бойка это припомнил!

– Ого! – выдыхают девчонки в унисон.

И притихают. Я и сама молчу.

На юге конец мая – практически лето. На мне джинсы и футболка, но по коже вдруг бежит озноб. Растирая плечи ладонями, неосознанно поворачиваю голову в сторону и цепенею. В конце аллеи спиной ко мне стоит Кирилл. Он не один, в компании странных мужчин. Странных, потому что выглядят они, как законченные преступники.

– Это… – шепчет Катя.

– Тихо, – обрываю ее я.

И в этот момент Бойка оборачивается. Мажет по мне взглядом, уводит его чуть в сторону и резко возвращает. Застываем, и, кажется, все вокруг тоже притормаживает. Даже мое сердце, громыхнув, замирает. Жду, что он поздоровается или хотя бы кивнет. Но нет. Секунду спустя Кир просто отворачивается. Еще какое-то время что-то обсуждает с мужчинами, а потом они расходятся в разные стороны. И Бойко уходит, так ни разу больше на меня не взглянув.