Было предельно ясно, что и место предполагаемой вынужденной посадки, и оставшиеся в живых, на что очень хотелось надеяться, члены экипажа находятся там, внутри овальчика.

Но это он на карте такой маленький. А на местности занимает площадь не менее двадцати пяти квадратных километров.

Темнеет в начале марта рано, да к тому же погода пасмурная, так что иголку в пресловутом стоге сена не в пример проще найти. Но искать-то надо… За пропажу военно-транспортного «Ми-26» по головке отнюдь не погладят, тут могут у некоторых звездочки с погон посыпаться. По крайней мере, обозначить свою активность необходимо, чтобы потом с честным видом, глядя в глаза начальству, сказать: «Поиски пропавшего вертолета были организованы немедленно!»

А где взять личный состав для этих поисков? Не из Иркутска же гнать народ, не из Читы. Но вот она, РЛС и военная часть при ней, рядышком! Пусть-ка они, голубчики, и поищут: во-первых, место падения вертолета, во-вторых, оставшихся в живых вертолетчиков. На тех самых немереных квадратных километрах прибрежной тайги и байкальского льда. Народу в части кот наплакал? Ну, уж чем богаты… Человек десять командир части как-нибудь по сусекам наскребет. Тем более что по-хорошему для выполнения подобной задачи нужно не меньше роты, а хорошо бы – двух. Так что десять там человек или тридцать – роли никакой не играет. Но пусть ищут, для отчета это самое то, что нужно. Найдут – отлично, а нет, так на нет, как известно, и суда нет! Хотя никто всерьез не верил, что найдут.

Все это старшему лейтенанту, помпотеху РЛС, возглавлявшему «поиски», было ясно как божий день. Не первый год он армейскую лямку тянул, научился разбираться в таких вот хитростях начальства. А ему с солдатиками отдувайся, прикрывай чью-то задницу!

Именно поэтому он пребывал в самом отвратном настроении.

Передний «УАЗ», в котором сидел старлей, уже обогнул расположенные у самого берега развалины рыбоконсервного завода и устремился по расхлюпанной лесной дороге дальше, забирая вправо, когда впереди, в сгустившихся мартовских сумерках замерцала тусклой звездочкой фара встречной машины. Почему-то одна.

Когда встречная машина, такой же «уазик», только еще более потрепанный, чем армейские, остановился, стало ясно, почему. Вторая была разбита.

Старший лейтенант подошел к машине, заглянул в распахнувшуюся дверцу. Толстого китайца, сидящего рядом с водителем, лейтенант узнал: несколько раз встречал его в Усть-Баргузине.

– Куда? Откуда? – не слишком приветливо спросил он.

На лице китайца возникла широкая, чуть подобострастная улыбка, хотя глаза оставались холодными, как байкальская вода:

– Господин офицер, я из Усть-Баргузина возвращаюсь. Хотел о поставках овощей договориться с местными властями. И с военными, с вашим начальством, тоже. Жить-то надо на что-то! Мы мирные огородники, строители… Мы, хуатяо, всегда с русскими военными в дружбе! Вот я вас помню, господин офицер, вы на РЛС служите, что около поселка. Я вам в прошлом году капусту привозил. И лук. Узнаете меня?

Старший лейтенант рассеянно кивнул. Ничего сколь-нибудь подозрительного он в китайском «уазике» не обнаружил: двое человек, заднее сиденье пустое… Да, собственно, и не рассчитывал он обнаружить ничего подозрительного. Действительно – мирные огородники…

– Ты по дороге ничего такого, странного, не видел? Пожар какой или, может, людей встречал? – спросил старлей для очистки совести, не особо надеясь на положительный ответ. Если бы встретились китайцу ребята с пропавшего вертолета, так сидели бы они сейчас в его машине.

– Нет, ничего и никого не видел, – ответил тот. – А что случилось?

В голосе толстого китайца слышалась характерная азиатская любезность.

– Да случилось вот, – с досадой сказал старлей. – Вертолет у нас пропал. Прямо как сквозь землю провалился. Четверо парней… Я вот ищу, только разве найдешь? Значит, ничего?

– Ах, какое страшное несчастье, – китаец сокрушенно всплеснул руками. – Нет, господин офицер! Совсем ничего! Но если нужна моя помощь в поисках, то я со своей машиной в вашем распоряжении! Мы дружим с русскими военными…

– Э-э, какая тут, к болотным кикиморам, помощь, – безнадежно махнул рукой старший лейтенант. – Сам не потеряйся, тем более машина у тебя того гляди развалится. Глядишь, еще и тебя потом искать заставят. Ладно, освобождай дорогу. Пропустишь нас и езжай своим путем. А увидишь чего… связаться с РЛС сможешь?

– Конечно, конечно, – угодливо закланялся китаец, не переставая удерживать на плоском, как блин, лице со щелочками глаз улыбку. – Вот, радиотелефон есть у меня. Если встречу, если увижу… Сразу же свяжусь!

Как только военные «уазики» отъехали, выражение лица толстого китайца резко изменилось. Куда только делась приклеенная улыбочка! Теперь Чжоу Фан Линь выглядел угрюмым и озабоченным.

– Карту мне, – коротко приказал он шоферу. – И фонариком посвети.

Склонившись над картой, подсвеченной карманным фонариком Чен Шеня, он обвел участок озера, примыкавший к рыбоконсервному заводу, большой неправильной окружностью. Там же, внутри окружности, оказался жирный косой крест, поставленный той же рукой совсем недавно…

Он помолчал немного, подумал. А затем сказал, обращаясь скорее к самому себе, чем к Чен Шеню:

– Как глупо получилось… Ясно, что искать придется долго, да и опасно сейчас этим заниматься. Поехали домой.

И добавил крепкое китайское ругательство.

Обшарпанный «УАЗ» с двумя китайцами фыркнул движком, заскрипел всеми своими частями и покатил дальше, мимо развалин рыбоконсервного заводика. Снова лишь крики соек и кедровок нарушали тишину таежных сумерек, будто вовсе не было здесь никаких людей.

Майор Щукин сидел на кухоньке своей двухкомнатной квартирки в гарнизонном ДОСе и медленно, тяжело напивался. Одна опустевшая бутылка из-под дешевой самопальной водки уже валялась под кухонным столом, из второй, уже початой, он лил мерзко воняющую сивухой жидкость в граненый стакан. Закуски на кухонном столе не просматривалось никакой, хоть бы огурец соленый для вида. Но хмель Щукина не брал, вот уже третий день водку он пил, как воду, лишь под самый конец литра вырубаясь в глухое беспамятство.

Жена и двое его дочек тихо, как мыши, сидели в дальней комнате. Нет, они ничуть не боялись его, просто Щукин не хотел никого видеть. Близких людей – в особенности. Вот и попросил не показываться ему на глаза. Стыдно было майору, очень стыдно.

Бывшему майору. Вчистую уволенному из рядов Вооруженных сил России, и хорошо еще, что не угодившему под суд. Хоть слово «хорошо» тут явно не подходило.

«Лихо закончилась моя беспорочная служба, славный конец получился у несгибаемого защитника Отечества! – с горькой, полынной иронией который раз подумал Щукин. – Какие сволочи, бог мой!.. А я сам?! Многим лучше?»

Он вновь, с обостренной алкоголем, рвущей сердце бессильной обидой, вернулся в мыслях на четыре дня назад. Тогда ранним утром его доставили в военную прокуратуру, откуда он вышел только через сутки: благо офицерское отделение гауптвахты находилось в том же здании. Поганые это были сутки, врагу пережить не пожелаешь!