Тут Жираф впал в серьёзные размышления о том, не стоит ли ему лучше обзавестись телохранителями, если всякая улитка позволяет себе в его адрес такие угрозы.

Но Улитка уже уползла обратно, в третьи кусты, со своей частной собственностью на спине.

А Жираф достал миллион, вслух пересчитал его и вслух же сказал:

– Вот дура! За её паршивую хибару больше никто и никогда не предложит ей миллиона… Кстати, и миллион-то мало у кого есть!

Тут он очень гордо оглядел кусты – причём не столько одни и другие, сколько третьи… но ниоткуда теперь уже не поступало никаких предложений. Оно и понятно: придумать ещё более глупую прихоть не каждому удастся!

Наверное, давным-давно кто-нибудь в этой семье был капитаном – иначе как бы попасть сюда настоящей Подзорной Трубе, которой вся улица завидовала? Конечно, в других семьях тоже были у кого бинокль, у кого микроскоп, а у кого даже и телескоп… только с Подзорной Трубой все они ни в какое сравнение не шли. Потому что Подзорная Труба была взаправдашняя. То есть ею много-много лет назад взаправду пользовались, гуляючи по морям, по волнам… м-да, нынче здесь – завтра там!

И кое-что из тех времён Подзорная Труба хорошо помнила. Иногда заглянешь в неё, а прямо на тебя пиратский бриг под чёрным флагом несётся – и ухмыляется однорукий капитан, вцепившись крюком в борт: дескать, погоди у меня, морской волчонок, встретимся ещё! Вот тогда-то и сразимся не на жизнь, а на смерть…

Только морской волчонок ррраз! – и опустит Подзорную Трубу. Тогда пропадёт пиратский бриг… да его на самом-то деле тут и не было: он в прошлом был, его Подзорная Труба там разглядела и оттуда показывала. Но сюда она его ни-ког-да не пустит. Что за чудо эта Подзорная Труба!..

– А можно нам в подзорную трубу посмотреть?

– Да смотрите сколько хотите!

Что уж всем этим соседским детям сквозь Подзорную Трубу высмотреть удавалось – сказать не берусь, но не раз бывало, что рука с зажатым в ней дорогим инструментом начинала безжизненно падать – того и гляди инструмент-то уронит… ну, подхватывали, конечно, беднягу в последний момент, а Подзорную Трубу назад забирали.

То ли от этого, то ли от чего другого, но постепенно выходила из строя Подзорная Труба – и с каждым днём делалось всё труднее и труднее рассмотреть сквозь неё что бы то ни было. Очертания пиратского брига расплывались, ухмылка однорукого капитана становилась почти неразличима… а скоро и вовсе лица стало не разглядеть. Сколько ни вглядывайся в туманные контуры – проку никакого…

– Что-то случилось с Подзорной Трубой, – задумчиво сказал однажды Морской Волчонок.

– Наверное, с памятью у неё нелады… уж больно она древняя, – ответили ему.

«С пааамятью! – ворчала про себя Подзорная Труба. – С памятью у меня получше, чем у вас у всех, будет. Умные вроде люди, а того понять не можете, что прошлое-то с каждым днем всё отодвигается и отодвигается! И чем дальше отодвигается, тем хуже его видно… Сила же моих стёкол, между тем, совсем не увеличивается: какая с самого начала была, такая и осталась. Чего же вы, дорогие мои, хотите?».

Соседские дети, конечно, по привычке ещё прибегали в Подзорную Трубу посмотреть… да ненадолго. Покрутят её, покрутят перед глазами минуту-другую – и на стол кладут: спасибо, дескать, и всего хорошего… мы как-нибудь, дескать, ещё заглянем! И заглядывали, конечно, причём каждый день заглядывали, только Подзорной Трубой совсем не интересовались.

– Не хотите ли, дети, в подзорную трубу посмотреть?

– Нет-нет, спасибо, мы уже смотрели…

А ведь не только не смотрели в Подзорную Трубу, но даже и не касались её… да оно и понятно: на что она, если в ней больше не видно ничего?

В конце концов – из жалости к Подзорной Трубе – решено было вызывать Подзорных Дел Мастера.

Подзорных Дел Мастер прибыл сразу же – в белом фургоне с красными буквами: фургон очень напоминал «Скорую помощь».

– Проходите, пожалуйста, в гостиную, доктор… – растерянно пригласили его.

А у него удивления – нив одном глазу: словно привык к тому, что его доктором называют…

В гостиной Подзорных Дел Мастер из саквояжа какой-то белый рулон выхватил, раскрутил его, на стену повесил и принялся расстояние от него в шагах отмерять!

Потом посадил Подзорную Трубу на стул – шагах в пяти от стены, на которой плакат повесил, – и давай вопросы задавать: это какая буква, а эта какая, а та… Подзорная Труба даже обиделась в конце концов!

– Да что ж такое-то! – сказала. – Неужели Вы, Подзорных Дел Мастер, думаете, что я неграмотная?

Но Подзорных Дел Мастер с ней даже и разговаривать не стал – только вмиг рецепт выписал и распорядился:

– Бегите в ближайшую «Оптику» и закажите вашей Подзорной Трубе очки: у неё от старости зрение ухудшается. Но это не страшно: с возрастом так со всеми бывает – и очки в подобных случаях очень помогают.

Тут уж Подзорная Труба просто возмутилась.

– Знаете что, глубокоуважаемый Подзорных Дел Мастер, – воскликнула она, – никакой Вы не Подзорных Дел Мастер, а настоящий шарлатан!

В ответ на это Подзорных Дел Мастер растерялся, словно его за руку поймали, начал плакать и признался, что он действительно не Подзорных Дел Мастер, а пекарь с ближайшего хлебозавода, который нарочно себя за Подзорных Дел Мастера выдал.

Его, конечно, выгнали в три шеи – на Подзорную же Трубу посмотрели с большим уважением и сказали:

– А Вы, оказывается, людей просто насквозь видите…

– Конечно! – рассмеялась та. – Недаром же я Подзорная Труба. И, говорю вам со всей ответственностью, зрение мое отнюдь не ухудшается. Это прошлое всё дальше отодвигается – потому его и видно всё хуже. А очки тут совсем ни при чём… да и как вы это себе представляете – очки на меня надеть? На кого я похожа буду? И потом: на мне же очкам не удержаться!

– Может быть, тогда линзы контактные? Они всё-таки не так заметны, как очки… и линзы сейчас многие носят!

Подзорная Труба только головой покачала. А потом сказала:

– Дело не в очках и не в линзах, дорогие мои. Когда прошлое отодвигается, все очки, все контактные линзы и даже все подзорные трубы бессильны. Морской Волчонок вырос: пиратский бриг с чёрным флагом и однорукий капитан ему больше ни к чему. Вот он их и не видит.

– Это не он их не видит – это Вы ему их увидеть больше не помогаете! – запротестовали в доме.