А я был послушен и терпелив, как никогда. Усыплял бдительность, чертов конспиратор. Воскресные прогулки не были отмечены подарками судьбы – доберы предпочитали слушать спортивные новости, репортажи с футбольных матчей или совсем уж попсовую лажу, которая приторным тающим сиропом стекала по их стоячим ушам.

По ночам стало чуть полегче. Кошмары продолжались, но как бы отодвинулись на безопасное расстояние: я наблюдал за ними со стороны – одинокий зритель в собственном кинотеатрике ужаса. Сломанный проектор воспроизводил рваные куски, темный зал был полон тревожного и зловещего ожидания, а на экране мелькали тени ощущений, призраки желаний, беспросветные кляксы страха…

В одну из таких ночей фильм прервался. Я лежал во мраке, спеленутый покорностью, и уже не пытался прикидываться трупом.

– Урок третий, – произнес Фариа, и я почувствовал себя так, словно, блуждая в глухом лесу, наконец нашел дорогу к дому.

Как мало надо человеку, чтобы зацепиться за надежду! Иногда достаточно услышать призрачный голос в темноте:

– Урок третий. Концентрация. Сила без концентрации бесполезна и не может быть проявлена…

Я поискал старика взглядом. Была ночь новолуния, поэтому видел я немного – только чей-то силуэт на пустой кровати. Тихий голос звучал как странная музыка; я не очень вникал в смысл слов. Давно устал от мертвой мудрости. Слова «сила», «концентрация», «проявление» оставались абстрактными до отвращения.

Включился я только тогда, когда Фариа заговорил о конкретном.

– Какое оружие тебе нравится? – спросил он вдруг.

Что ж, поболтать на эту тему я люблю.

– Огнестрельное было бы неплохо.

Мне показалось, будто он разочарованно хмыкнул.

– А что именно? – Он задавал вопросы тоном пресыщенного гурмана, обсуждающего с голодным недоумком меню дешевой закусочной.

Конечно, я сразу вспомнил свою любимую пушку, выручавшую меня дважды, нет – трижды! Черт возьми, я любил ее почти так же сильно, как родную мать, – ведь она подарила мне целых три жизни, – а сеньора Беретту почитал не меньше, чем родного отца.

Фариа вдруг перевоплотился во фрейдиста-психоаналитика и понес какую-то чушь:

– Значит, тебе нравятся пистолеты… Ты не задумывался почему? Может быть, ствол напоминает тебе пенис, выстрел представляется аналогом семяизвержения, а следующий за ним разрушительный результат есть символическое проявление агрессивного мужского начала?

Признаться, я не нашелся, что ответить. Интерпретация моей склонности была не такой уж глупой, как могло показаться на первый взгляд. Моя мысль поневоле перепорхнула на длинноствольные винтовки, автоматы, помповые ружья, гранатометы – и уже подбиралась к розовым мишеням, когда Фариа оторвал меня от оружейно-эротических фантазий, на которые сам же и натолкнул.

– Ты отвлекаешься, сопляк! – Его голос стал строгим и угрожающим. – Я трачу на тебя силы и время, а значит, собственную жизнь, но, возможно, ты безнадежен.

– Иди на хер, старик! Знаешь, что такое четыре года без бабы? Я не человек, пока не получу то, чего хочу.

– Так тебе нужна женщина? Жалкое создание… – разочарованно пробормотал Фариа. – Ладно, приведу, – пообещал он потом (и не соврал, привел, чтоб меня черти взяли! Но об этом позже).

И продолжал морочить мой изрядно замороченный чердак. «Направленный взрыв… Пуля в узком канале ствола… Канал Сусумна в позвоночном столбе… Нервные проводники Ида и Пингала… Власть изнанки… Превосходство темной стороны… Пробуждение энергии в Муладгхаре… Смертельная концентрация… Прохождение через Сусумну… Выстрел… Реакция… Отдача… Разрушение…»

Я мало что понял. Аналогия между огнестрельным оружием и человеческим организмом была для меня столь же несущественной, как сравнение «беретты» с пенисом. Я предпочел бы реальную помощь, а не отвлеченную трепню. Меня вполне удовлетворила бы материализация желаний, которая, к примеру, имела место на харьковских задворках, где семеро бритоголовых уродов пытались сделать из нас с Иркой приправленный кровью салат.

Но Фариа, этот змей-искуситель, вел себя как законченный садист. Он дразнил меня, отодвигая наживку в тот самый момент, когда я готов был проглотить ее. Постепенно он вовлек меня в свою жестокую игру, и я понимал, что играть мне осталось недолго. Мои сожженные током мозги превратились в сгусток золы, закопченные глаза видели только тени, а из ушей тянуло запахом гари…

Она появилась следующей ночью. Я только начал погружаться в кошмар, и тут она придавила меня сверху своим роскошным восьмидесятикилограммовым телом. Ее кожа слабо светилась в темноте, и нельзя сказать, что я был от этого в восторге. Радиоактивная Венера взгромоздилась на мой таз, расплющив усыхающий стручок, а я все еще не мог прийти в себя от неожиданности.

Должно быть, аббат выбирал ее по своему вкусу, которого я не разделял. Рубенсовский тип. Секс-символ эпохи Возрождения. Пышная, рыхлая, вся в живописных складочках – эдакий ходячий гимн плоти. Лунообразное лицо было добрым и глупым.

Как ни достало меня воздержание, я, хоть убей, не мог возбудиться! Ирка стояла перед глазами – с ее упругой кожей, тугими ягодицами, длинными лоснящимися ногами, тонкой талией и плоским животом…

Понимая, что стравить давление мне все же необходимо, я последовал правилу «ночью темно…» и закрыл глаза. Действительно, давление достигло опасного уровня, но не там, где надо. Мой череп трещал, а удовлетворить Венеру я и не надеялся.

И тут я расслабился, то есть расслабился совершенно. Мне стало все по фигу – эта баба из преисподней, Фариа с его фокусами, Виктор, Савелова и я сам. Ничто не имело ровно никакого значения. То, что было у меня между ног, вдруг превратилось в механизм – бесчувственный и неутомимый.

Через десять минут Венера колыхалась на мне, как присыпанный фосфором студень, и задирала лицо к потолку, безмолвно прося пощады. Я лежал и равнодушно глядел на это жутковатое представление, ощущая себя живым только выше пояса… А потом ясность и облегчение внезапно снизошли до меня; я истратил жизненную силу, зато проветрил мозги. Самому себе я казался паровым котлом, который лишь чудом не взорвался.

Венера опустилась пониже. По части секса она умела многое. Языком и губами она работала с исключительным мастерством и быстренько довела меня до кондиции. Я еле сдерживался, чтобы не заорать. Представляю, что началось бы, разбуди я своими воплями придурков из «МЦ», – такое и не снилось постановщикам порнофильмов! Потом я вообразил себе наших тощих гранжеров рядом с этой пышкой и начал тихо хохотать.

Венера оказалась дамой невзыскательной и необидчивой. Она не отвлекалась – забот у нее был полон рот. Я даже хотел провести эксперимент, чтобы узнать, заметит ли кто-нибудь ее присутствие, – я ведь помнил, что Глист не видел и не слышал Фариа, как будто старика вовсе не существовало. Это означало одно из двух: либо мои галлюцинации совершенно неотличимы от реальности, и я был просто-напросто конченым придурком, либо аббат и его «подарок» посетили меня на самом деле, и тогда врач нужен Глисту, а не мне. Все эти рассуждения не тянули даже на гнилую философию, тем более что спустя пару минут мне стало вообще не до того…