Как ни странно, смерть Ёси еще не вызвала цепную реакцию самоубийств, но я не сомневался, что это не за горами. Тысячи одиноких, непонятых душ рвутся покончить со своей незадавшейся жизнью. Кого не доконают вступительные экзамены, школьные громилы и придирчивые учителя, доконает смерть поп-звезды. Чем настойчивее взрослые призывают детей к спокойствию, просят звонить по телефону доверия, общаться с учителями и психологами, тем выше угроза эпидемии самоубийств. Пресса устроит цирк, и подростки охотно присоединятся из потребности наконец к чему-то принадлежать.

Легенда гласит: Ёси в тот день, когда познакомился с Судой, подумывал броситься с моста в реку Окагава. Он смотрел вниз на водяную могилу, а Суда проходил мимо в шинели со значком «Счастливой Бригады» на лацкане. Ёси и Суда разговорились об альбоме «Ангедония», и вскоре Ёси позабыл намерение покончить с собой. Вместо этого они с Судой вместе отправились в «Жареных кур Кентукки» и решили создать свою группу.

Если эта история не врет, первая же встреча определила дальнейшие отношения Ёси и Суды: Суда был не столько музыкантом, сколько попечителем Ёси, его сиделкой, его главным фанатом и санитаром «скорой помощи». Мне запомнился снимок, сделанный во время недоброй памяти выступления на фестивале Фудзи: посреди семнадцатиминутного гитарного соло Ёси падает в обморок, а Суда наклоняется и одной рукой подхватывает его безвольное тело. На лице басиста — усталая безнадега. На его пропитанной потом футболке крупными буквами написано по-английски «МАМОЧКА», инструмент свисает с плеча, словно атавистический орган.

По радио ди-джей заклинал одного подростка за другим: все будет хорошо, нет худа без добра, смерть Ёси покажет всем его поклонникам, как драгоценна жизнь, которую нельзя загубить понапрасну. Закончив проповедь, ди-джей поставил песенку «Бич Бойз»[32]«Разве это не прекрасно» — ту самую, которой «Святая стрела» обычно завершала свои выступления.

Золотые аккорды знойной Калифорнии заполнили лимузин. Когда-то «Бич Бойз» были юными серферами с пухлыми младенческими личиками и в одинаковых полосатых рубашках. Они смеясь скользили по волнам, не ведая о коварных подводных течениях.

Наконец тучи осуществили свою угрозу, хляби разверзлись и обрушили ливень на покупателей, толпившихся перед супермаркетами Икэбукуро, заранее уставив в небо зонтики. Неподходящая погода для «Пляжных мальчиков», но они все равно пели.

Суда созвал пресс-конференцию в тесной бетонной коробке, именовавшейся «Павильон № 2 Кикбоксинга Иокогамы». В отличие от павильона номер один этот располагался не в Иокогаме, а в северо-западном Токио, в районе, куда имеет смысл заглянуть, коли вздумалось заполучить перо в брюхо.

Обочина была забита маленькими юркими машинками, купленными до того, как лопнул мыльный пузырь. Идеальный транспорт, чтобы пробираться по опасным городским кварталам в поисках жутких сюжетов. Среди этих обитателей Токио лимузин выделялся, точно тигровая акула в бассейне с золотыми рыбками. Меня тут же заприметила небольшая группка репортеров, нервно покуривавших у входа. Целых две секунды они молча взирали на лимузин, пока их не одолело стадное чувство, и тогда они дружно ринулись навстречу, так согласованно, будто несколько месяцев репетировали забег.

И не только ребята, дожидавшиеся у входа, — репортеры повыскакивали из легковушек и минивэнов, даже из дверей этого самого ПКИ-2. Минута — и лимузин окружили со всех сторон.

Водитель обернулся ко мне, всмотрелся подозрительно.

— Знаменитость? — спросил он.

— Как посмотреть, — ответил я. — Слыхали о Билли Чаке?

Поразмыслив, он покачал головой.

— А о Рэнди Шансе?

— Вы не Рэнди, — рассмеялся он.

Защелкали фотоаппараты, микрофоны застучали в дверцы лимузина. Кто-то орал, кто-то толкался, кто-то бил кулаками по капоту. Чьи-то лица прижимались к окнам, расплывались, как рыбьи рожи, сменялись другими.

— Может, они приняли вас за Ёси, — прокомментировал водитель. — За воскресшего Ёси.

Внезапно крики и грохот прекратились. Безумие приняло организованные формы: репортеры разделились на две колонны, оставив посреди свободный проход. Я подождал, не постелют ли мне красную ковровую дорожку.

Все притихли.

Я полюбовался своим отражением в зеркале дальнего вида. На звезду не похож. Лучше, пожалуй, выйти, пока все это не переросло в репортерский Алтамонт.[33]

Распахнув дверь, я вышел из машины.

Взрыв эмоций.

В воздухе мелькают высоко поднятые фотоаппараты, непрерывно щелкает вспышка. Лица репортеров застыли в суровой гримасе, они выкрикивают вопросы, доносятся только уродливые обрубки слов. Я даже не знаю, о чем они спрашивают. Звуковые волны накатывают одна на другую, сливаются в сплошной неразборчивый гул. Со всех сторон — ослепительные вспышки белого света, будто сам воздух рвется.

И вдруг все кончилось.

Толпа затихла. Ни звука. Я стоял, растянув рот от уха до уха, улыбаясь навстречу сотне сумрачных лиц. Впервые в жизни мне удалось одним махом разочаровать столько народу.

Репортеры наклоняли голову, пытаясь разглядеть меня под правильным углом. Опускали камеры, чтобы собственными глазами убедиться: видоискатель не лжет. Сотня взглядов ощупывала меня в тщетных поисках хоть какого-то проблеска славы.

Положенные мне пятнадцать минут истекли за считаные секунды.

Ворча и бранясь, толпа рассеялась. Иные журналисты бросали на меня укоризненные взоры, словно я это подстроил, чтобы выставить их дураками. И все, волоча ноги, потащились в ПКИ-2, как школьники, которых дождь согнал со двора, преждевременно оборвав перемену. И я последовал за ними — не мокнуть же на улице.

От ПКИ-2 так и несло аскетизмом боевых искусств — голые серые стены из цементных блоков, угрюмое тесное помещение. С низких металлических балок уродливыми раздутыми сталактитами свисали боксерские груши, деревянные манекены свалены в угол, точно избитые пленники. Посреди зала был обустроен небольшой ринг, затянутый брезентом с однотонным узором в духе пуантилизма и цвета ржавчины. При ближайшем рассмотрении обнаруживалось, что это засохшая кровь.

Из-под одинаковых серых тренировочных курток с капюшонами на журналистов взирали неприветливые лица. Кикбоксеры слонялись по залу, следя за нами с любопытством и сдержанным презрением, точно волки, что облизываются из клетки на жирного зеваку. Репортеры сбились кучками, не зная, что делать дальше. Кто рассматривал спортивное оборудование так пристально, будто видит экспонаты музея, кто с не меньшим вниманием уставился на собственные ботинки.